ЖИЗНЬ ОДНА. Иван Карасёв

выдержались и сдались. И под улюлюканье бойцов Выгоревского выполнили приказание. История получила огласку, но комдив замял дело, правда и представление на очередной орден завернул. Батальон первым вышел к Одеру, но наградили за это другого комбата.

      Поэтому Каблуков, не желая участвовать в следующем приключении Выгоревского, вяло попытался отвертеться:

      – Честно говоря не очень, что-то мутит меня сегодня, колбаса какая-то странная вчера была, больно жирная.

      – Ерунда, хорошая у них колбаса. Давай, лейтенант, и повод есть. За последние бои многих представили к наградам. В дивизии ничего не похерили, а дальше всё пойдёт как по маслу. Тебе «Отечественная война второй степени» будет. Сам подписывал представление.

      Каблуков постарался продемонстрировать безразличие к приятному, но ещё не совсем состоявшемуся событию, однако получилось не очень естественно. Он сразу увидел себя с двумя орденами на правой стороне груди – к Красной звезде добавится новый – и медалькой слева. Выглядело вполне солидно. Выражение удовольствия на его лице не ускользнуло от внимательных глаз комбата.

      – Доволен, вот и прекрасно!

      – Ну разве что по чуть-чуть.

      – По чуть-чуть, – радостно согласился комбат, повернулся к заднему ряду сидений виллиса и откинул промасляную ветошь. Под ней в ячейках аккуратного деревянного ящичка красовалась дюжина бутылок с этикетками на немецком языке, – вон оно, только слабенькое ихнее пойло, не водка, кислятина, много не выпьешь. А шнапса в погребе было на понюшку табаку, наши органы внутреннего сгорания, – Выгоревский хлопнул себя по едва наметившемуся брюшку, – сразу всё выработали. Майор достал один пузырь с надписями «RIESLING MOSEL» и поставил на капот. Вытащил из кармана припасённый заранее штопор, принялся открывать.

      – Но по чуть-чуть, Зиновий Ефимыч!

      – Кнешно, – недовольно буркнул тот, – тебе закуски надо? А то я так.

      – Тоже попробую так, – заедание прозрачной, с капелькой желтизны, жидкости рисковало затянуть мероприятие.

      Отказать было нельзя не только потому, что это был комбат. Выгоревского в батальоне уважали и за глаза звали «батей». И не за четыре ордена: чем дальше от передовой, тем порой больше наград красовалось на гимнастёрках героев тыла. Настоящий фронтовик, окопник с почти четырёхлетним стажем, от пуль не прятался в штабе, трижды ранен, всё говорило в пользу комбата, лишь за это он был достоин уважения. Однако солдаты, а точнее, их солдатский телефон рассказывал прежде всего другое: то, как их майор стоял на своём, отказываясь гнать батальон в самоубийственную атаку.

      Приехал однажды на передовую вместе с комдивом в дугу пьяный заместитель командира корпуса, нашёл комбата, и началось. Полковник, слетевший с катушек от выпитого, приказывал любой ценой взять никому не нужную высоту, размахивал пистолетом, кричал: «Расстреляю, под трибунал пойдёшь!» Наверное, хотел орден за личное руководство успешной атакой. Комдив, тоже полковник, стоял рядом с