Украденное детство. Марина Линник

Визг стоит на всю деревню. Срамота! А ну, кончай кулаками махать. Ваша силушка в другом понадобится. Сейчас вот передали, что вражеские войска уже Севастополь бомбили. Смерть идет, а вы тут тумаками друг дружку награждаете да сквернословите. Стыдитесь! Там снаряды рвутся, да люди уже погибают, а тут… Тьфу на вас!

      Народ не расходился до глубокой ночи. Все с нетерпением ждали Петра Фомича, который должен был привезти хоть какие-нибудь вести из города. Председатель вернулся под утро, осунувшийся и вмиг постаревший. По его виду сразу стало понятно, что ситуация намного хуже, чем они могли бы предположить.

      Завидев мужчину, женщины мгновенно обступили его и затараторили:

      – Ну что? Петр Фомич? Говори скорее! Когда война закончится? Истомилась душа от неизвестности!

      – Да тише вы! – цыкнул председатель. – Чего разгалделись? Чего митинг устроили? Дома вас дети голодные ждут!

      – Фомич, ну мочи нет ничего делать, неужто не понятно? – молвила баба Матрена. – Только и хватило сил коров подоить, чтоб не мучились кормилицы наши. Так что? Ну не томи, родненький! Скажи, что и как. Конец скоро ли?

      Председатель сокрушенно покачал головой и тяжело вздохнул.

      – Эх, бабоньки, бабоньки, – начал он. – Ежели было бы все так просто. Серьезный нам враг попался. Видать, долго готовился, не иначе. В городе подтвердили, что рано утром гитлеровские войска перешли границу в районе Бреста, а через полчаса началось масштабное наступление по всем фронтам – от Балтийского моря до Черного. Севастополь, Минск, Рига, Гродно, Киев, Каунас подверглись бомбардировкам, под Кронштадтом немцы сбросили магнитные мины на рассвете. И это всего в двадцати километрах от Ленинграда. Есть сведения, хотя их крайне мало, что противник продвинулся уже на двадцать пять километров в глубь нашей Родины. Может, брешут, а может, и нет. Не знаю. Связь с приграничными районами нарушена еще с утра, с нашими войсками – почти отсутствует. Из-за бомбардировок или диверсии, трудно сейчас сказать, но она бездействует. Много наших солдат попало в окружение, но продолжают сопротивление2. Поэтому…

      Председатель замолчал.

      – Что поэтому? Да не молчи ты, Петр Фомич. Чего тянешь? Иль что плохое не хочешь говорить? Скрыть, что ли, хочешь?

      – А чего скрывать? – вмешался Петро. – Мобилизация, Фомич? Я прав?

      – Да… я повестки привез. На сборы дали всего два дня, – вытаскивая из портфеля бумажки, ответил председатель. – Разбирайте!

      – Значит, все так плохо? Вот уж не ведал я, что опять воевать придется, – крякнул дед Михаил, потуже затягивая ремень. – Ну, ничего. Тех гадов сломили, и этих одолеем.

      – Да куда тебе, старый хрыч? Какая армия? – замахала на него руками баба Матрена. – Сиди уж дома. Тоже мне, воин!

      – А ну молчать, перечница, – цыкнул на нее дед. – Где это видано, чтобы баба мужиком командовала.

      – А вот придем домой, там и поговорим, – подбоченилась его жена.

      – Тихо-тихо, – в знак внимания поднял руку председатель. – Мобилизации подлежат военнообязанные, лишь те, кто родился

2

Гитлеровское командование отвело на то, чтобы сломить сопротивление пограничников, 20 минут. 257 советских погранзастав держали оборону от нескольких часов до одних суток. Свыше одних суток – 20, более двух суток – 16, свыше трех суток – 20, более четырех и пяти суток – 43, от семи до девяти суток – 4, свыше одиннадцати суток – 51, свыше двенадцати суток – 55, свыше 15 суток – 51 застава. До двух месяцев сражалось 45 застав.