Рецидив. Василий Головачев

словно в другом мире живёшь, – с неожиданной грустью сказала Ольга, – где торжествует справедливость и люди доверяют друг другу. Человечество изменилось, майор, причём изменилось в худшую сторону, и я ему даже сочувствовать не желаю. Моя подруга как-то заявила после того, как муж бросил её: все люди чем-то похожи, особенно тем, что я их всех ненавижу.

      Максим усмехнулся.

      – Ну, это она в расстройстве была. Хотя Оскар Уайльд тоже признавался в своё время, что чем больше он живёт среди людей, тем больше ему хочется жить среди зверей.

      – Ты Уайльда читал? – недоверчиво шевельнула бровью Ольга.

      – Не только, я Лондона люблю, О’Генри, Чехова, Лао Шэ, у меня хорошая библиотека, ещё отец собирал. Блока вообще считаю посвящённым в Истинное Знание. У одного поэта[4] есть такие строки:

      Милый мой, действительность не лечится —

      это установлено давно.

      Данный бред зовётся «человечество» —

      и другого, знаешь, не дано.

      – Поэт был точно не оптимистом.

      – А кто из нас оптимист? Оптимисты давно вымерли, как динозавры, народ понял, что лучше не будет и надо жить реально, а ещё лучше – на халяву, беря от жизни всё.

      Ольга покачала головой, не сводя с лица гостя изучающего взгляда.

      Максим добавил с грустной улыбкой:

      – Это, к сожалению, правда. Хотя меня поражает святая вера простых людей в торжество той самой справедливости. Ну пусть не сейчас, пусть не сегодня, но завтра – точно все будут жить справедливо! И ведь не поспоришь.

      Ольга поднялась, укатила столик-тележку на кухню, вернулась.

      – Позвонишь?

      Максим с сожалением понял, что пора уходить, нехотя встал.

      – Непременно.

      Несколько мгновений они стояли близко друг от друга, не решаясь переступить разделявшую их черту ложных воспоминаний, потом он с улыбкой бросил к виску два пальца.

      – Разрешите идти?

      – Идите, – серьёзно ответила она.

      Он вышел, не оглядываясь, спиной ощущая её взгляд, и только в коридоре за закрытой дверью дал волю воображению, мысленно поцеловав девушку в губы.

      В холле дома никого не было, давешний квадратнолицый сторож Ольги исчез.

      Поглощённый мечтаниями, Максим влез в джип, глянул на окна восьмого этажа, гадая, смотрит Ольга в окно или нет.

      Оперативники, продолжавшие ёрническую перепалку, притихли.

      – Чего молчишь, командир? – не выдержал молчания Брызгалов.

      – По-моему, он влюбился, – предположил Савелий.

      – Типун тебе на язык! – сплюнул Жарницкий.

      – А что я такого сказал?

      – С точки зрения биохимии состояние влюблённости сходно с маниакально-навязчивым неврозом. Иначе говоря, любовь – это тяжёлое нервное расстройство. Ты этого желаешь командиру?

      Савелий прижал к губам ладонь.

      – Я же не знал!

      – Прекратить словоблудство! – проворчал Брызгалов. – Командир, у тебя всё в порядке?

      Максим очнулся.

      – Patuit

4

Евгений Лукин.