Цветок эмигранта. Роза ветров. Антология. Коллектив авторов

еских темперамента, четыре классических расы, четыре Евангелия, продолжение возможно… Звездочёты, астрологи, волхвы и шаманы считают, что роза ветров в виде талисмана помогает добиться успеха в любви, в любом начинании, укажет благоприятный путь, убережёт от ошибок.

      Как известно, Пушкин был «невыездной», и потому не мог быть эмигрантом. Императоры последовательно отказывали поэту империи в возможности покинуть её пределы.

      Возможно, если бы он не был обременен семьей и не был государственным чиновником, он бы последовал за Гоголем в Италию и далее…

      Но Пушкин остался дома, занялся историей России, занялся XVIII веком.

      Об этом написал Владимир Ильич Порудоминский в предисловии к книге Алексея Букалова «Пушкинская Италия».

      «Пушкин «заболел» XVIII веком. Он изучал его и постигал всеведением поэта», – пишет Алексей Букалов, невольно раскрывая собственный метод.

      И ещё. «Размышляя над художественным миром пушкинского романа о царском арапе, я как-то попытался изобразить на листе бумаги графически все видимые (и невидимые, на первый взгляд) связи «Арапа Петра Великого» с предыдущим и последующим творчеством Пушкина, с русской и европейской литературой как допушкинского, так и современного периода. Получился замысловатый многолучевой узор, немного напоминающую морскую «Розу ветров», на стрелках которой вместо названий частей света стояли имена десятков произведений самых разных жанров и направлений».

      Алексей Букалов в Риме на вилле Боргезе у памятник Пушкину

      Видите, как просто, – это я возвращаюсь к вопросу, откуда взялись книги Букалова – из «Розы ветров». Из бездонности. Из бесконечности. Стоило только погрузиться в неё с головой раз и навсегда и грести всё глубже и глубже. «Рукописи Пушкина и их изучение – увлекательнейшее занятие для избранных счастливцев».

      Эта антология («Цветок эмигранта») объединила современных авторов, разбросанных по всему миру и продолжающих писать на русском языке. В книге собраны стихи и образцы малой прозы, а также коллекции чёрно-белых фотографий – документы судеб наших современников, оказавшихся вне родины, но связанных любовью к родному русскому языку.

      Владимир Гандельсман /Нью-Йорк/

      Родился в Ленинграде. В семье был младшим из троих детей. Отец – капитан первого ранга Аркадий Мануилович Гандельсман (1910–1991), родом из Сновска, мать – Рива Давидовна Гайцхоки (1913–1998), родом из Невеля. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Работал инженером, сторожем, кочегаром, гидом, грузчиком в салоне красоты на Невском. С 1990 года в США, преподавал в Вассаровском колледже русский язык; продолжает заниматься преподаванием русского и литературы.

      По-весть

      Помню, шагом шел нетвёрдым в одиночестве негордом

      и забрёл – за коим чёртом? – по пути в кромешный бар.

      Бар напрасный, бар случайный, жизнь, зачем судьбою

                                                                                             тайной…

      От тоски ли чрезвычайной и семейных дрязг и свар

      я набрался как сапожник и услышал сквозь угар,

      как в окно влетело: «Карр-р!»

      Карр-р. Карета. Некто в чёрном, взором огненным

                                                                                             и вздорным

      озаряя ночь, проворным жестом вынув портсигар,

      в бар вбежал и сел напротив, но погоды не испортив, —

      я, как если бы юродив был, легко держу удар…

      Сел и сел, сиди с дедалом, с неба рухнувший икар.

      Тут он рот разинул: «Карр-р!»

      Ну и что? Я не в обиде. Жизнь прошла в нетрезвом виде,

      и кому сказать «изыди!», если сам себе кошмар?

      Бар прокуренный и чадный, пересыпан непечатной

      бранью мерзкой и надсадной, воздух – смрад и перегар…

      Всё ж в реестре преисподней бар не худшая из кар.

      Сотрапезник рявкнул: «Карр-р!»

      Я спросил: «Придя оттуда, где, навалены как груда

      или поданы как блюдо, мы мертвы, и млад, и стар,

      свет пролей – на самом деле мы мертвы, когда не в теле?

      Есть душа, о коей пели и поют, ценя свой дар,

      менестрели? Эти трели – правда или же товар?»

      Он кивнул и молвил: «Карр-р!»

      «Если ж есть душа в загробном мире, телу неудобном,

      в состоянии свободном лучше ль ей? И что там – пар

      млечный? ангелов ли пенье? – не испытывай терпенье! —

      света параллелепипед или звука белый шар?»

      За окном сирена взвыла – на пожар промчалась car.

      Призрак, выпив, вскрикнул: «Карр-р!»

      Я