Доктор Данилов в сельской больнице. Андрей Шляхов

Данилов понял, что одной версией, объясняющей его появление в Монаково, стало больше. Захотелось внести лепту в местное народное творчество, обогатив его какой-нибудь своей версией, ведь выдумывать что-то про себя самого гораздо веселее, чем про кого-то другого.

      «Что бы им такого соврать, чтобы они приняли эту версию и больше никаких других не строили? – подумал Данилов, выпустив коллегу на улицу. – Сказать, что приехал искать клад? Не годится, еще прирежут, чтобы карту украсть, да и незачем для поисков клада устраиваться на работу в больницу. Намекнуть, что хочу сделать быструю карьеру? Еще хуже – восстановлю против себя все местное медицинское начальство, начиная с Денисовича, причем совершенно напрасно. Да… Интересней правды ничего не придумаешь, но правду всем сообщать не обязательно…»

      В служебную дверь снова позвонили и, не удовлетворившись результатом, громко постучали. Дежурная сестра Нина делала утренние инъекции, поэтому открывать снова пошел Данилов, думая о том, почему здесь, в Монаковской ЦРБ, принято всегда держать двери отделения запертыми.

      На сей раз в реанимацию явился доктор Тишин из приемного отделения, тот самый, похожий на воробья.

      – Что за дела, доктор?! – гаркнул он, не входя в отделение. – Или у вас в Москве сводку ответственному по больнице подавать не принято?!

      – Вот она! – Медсестра кинулась к дверям, на ходу достав из кармана халата вдвое сложенный бланк. – Извините, замешкалась.

      – Ты опоздала, а доктор не проследил. – Тишин неодобрительно посмотрел на Данилова. – А то тут некоторые думают, что в Москве порядок, а я так скажу – такого бардака, как в Москве, нет нигде!

      Слова бы Данилов еще стерпел, но не победоносный взгляд: «съел, мол, прыщ московский?»

      – Спасибо, Нина, я сейчас, – сказал он медсестре и вышел в коридор, плотно затворив за собой двери.

      Тишин попятился и попробовал развернуться и уйти, но оказался прижатым к стене. Левой рукой Данилов крепко держал ворот тишинского халата, а правой, сжатой в кулак, резко ткнул Тишина под ребро. Хотел повторить, но увидев испуг в глазах оппонента, передумал.

      – Не надо со мной так себя вести! – попросил Данилов. – Пожалуйста.

      Тишин замотал было головой, но спохватился, что это может быть превратно истолковано, и дважды кивнул.

      – Спасибо за понимание.

      Данилов отпустил обмякшего коллегу, разгладил и одернул его смятый халат, улыбнулся и ободряюще похлопал по плечу: все хорошо, свободен. Тишин, не говоря ни слова, повернулся, и, быстро перебирая ногами, даже слегка подпрыгивая от усердия, ушел.

      Данилов вернулся в отделение, мысленно поздравил себя с первой победой и отчитал себя за несдержанность. Отчитал чисто для порядка, прекрасно понимая, что на таких козлов, как Тишин, тумаки действуют гораздо лучше слов. Точнее, только тумаки с пинками на них и действуют, а объяснять, взывать, призывать, просить и уговаривать бесполезно – только сильнее выделываться начнет. А тут прижал, ткнул, и полная гармония и взаимопонимание. Как верно сказал поэт:

      Добро