На смерть Цины. Яков Есепкин

беседа, благо подтвердит,

      Но это есть высокое убийство,

      По милости вершимое, следит

      За каждым ангел смерти, кесарийство,

      Духовничества тога, мировой

      Приметы гениальности бессильны

      Спасти приговоренного, живой

      Мертвее он еще, хотя умильны

      Убийства исполнители в своих

      Достойных поругания хламидах,

      Напялятся – и ну, ищи-ка их

      О ангелах и нежных аонидах,

      Когда оскал гримасы бесовской

      Личины благочестия скрывают,

      Но есть иные области, мирской

      Там злости нет, сюда не уповают

      Добраться эти ведьмы, потому

      Спешат исполнить князя указанье

      Быстрей и жадно тянутся к письму

      Заветному, и чинное вязанье

      Грассирующих Парок не терпят,

      А казни исполняют, есть вторая

      Убийства категория, не спят

      Изгнанники потерянного рая

      И в случае указки – чур его,

      Торопятся без смысла и значенья

      Нас низменностью, боле ничего

      Не нужно, поразить, средоточенья

      Приказчиков и верных их псарей

      Мы зрели на пути своем надмирном

      И виждели замученных царей,

      Тех челядей в горении эфирном,

      Отдельно турмы бесов и ведем,

      Позднее ли ославим сих когорту,

      Нас ждет сейчас божественный Эдем,

      Исцвесть дадим червеющему сорту.

      Но головы лядащим не сносить,

      Взыграют на костях иерихоны,

      Как станут безнадежно голосить

      Немые, сняв о Боге балахоны.

      «Как апостол Иаков очнется от сна…»

      Как апостол Иаков очнется от сна,

      Примет смерть чрез язык – восцелуются змеи

      Да полезут на свет золотой истемна,

      В скудных яствах уснут и в цветах Галилеи.

      Заползут на кресты и расселятся там,

      Где успенные первенцы звезды считают,

      Приникая очами к пустым высотам,

      Всё щелкунчики в красных огнях возлетают.

      Всё летают они, яко снег-воронье,

      Мишурою горят, разливаются Словом,

      Ан серебро усопшим вшивают в рванье —

      Днесь ужо поблистаем на пире столовом.

      Были странники мы, и тогда от небес

      Крестный путь нисходил к васильковым полянам,

      А теперь изумрудиной призрачный лес

      Шелестит, заступая дорогу Боянам.

      Ах, искошены смертью венечны луга,

      Наша кровь со зарей вплетена в ея косы.

      Не дождалися чады чистец-четверга,

      Тщетно задали нощи святые вопросы.

      Геть трапезничать присно, коль святки грядут,

      Голубые снега улеглись по сугробам,

      А и мы бы испили, но мертвых не ждут,

      Веселитесь одне, приближаясь ко гробам.

      И вольно мертвых чад мертвецам хоронить,

      Изодаривать их пурпурой лоскутовой,

      Только нас и неможно теперь опьянить

      Ни Господним вином, ни слезою Христовой.

      Весела эта жизнь, хороша напослед,

      Хоть и шли по крови мы за Божьей Звездою,

      Во