Машина желаний (сценарий). Вариант 2. Аркадий и Борис Стругацкие

о чем же вы пишете?

      – Да как вам сказать… в основном о читателях. Ни о чем другом они читать не хотят.

      – По-моему, они правы, – замечает Профессор. – Ни о чем другом и писать, наверное, не стоит.

      – Они не совсем правы. Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы – химик?

      – Скорее физик.

      – Тоже, наверное, скука, а?

      – Пожалуй. Особенно когда долго не везет…

      Туннель позади. В предрассветной темноте, озаряемая искрами от тролля, электродрезина катит по насыпи.

      – А у меня наоборот, – говорит Писатель. – У меня скука, когда долго везет…

      – Это кому долго везет? – осведомляется проводник. – Ты же каждый день на скачках просаживаешься.

      – Уважаемый Соколиный Глаз! – провозглашает Писатель. – Мы с Профессором говорим о совсем других скачках. Мы с ним скачем всю жизнь, и это называется у нас не стипль-чез, а отражение объективной действительности, или, говоря языком профанов, поиски истины. Она прячется, а мы ее ищем. Найдем, поймаем, побалуемся и скачем дальше. Верно, Профессор?

      – Моя истина, во всяком случае, не прячется, – отвечает Профессор. – «Бог хитер, но не злонамерен».

      – Дьявол, – поправляет Писатель.

      – Эйнштейн говорил – «бог», а имел в виду природу

      – А манихейцы говорили – «дьявол», и имели в виду дьявола. Так вот ваш дьявол, может быть, и не злонамерен: он как спрятал вашу истину в самом начале один раз, так и плюнул на нее. А вы ходите и копаете – то в одном месте, то в другом. В одном копнули – ага, ядро состоит из протонов. В другом месте копнули – красота, треугольник а-бэ-цэ равен треугольнику а прим-бэ прим-цэ прим. Вы неплохо устроились. А вот мой дьявол – другое дело. Он не сидит сложа ручки. Я истину откапываю, а он в это время с нею что-то делает. И получается так, что откапывал я истину, а выкопал дерьмо. Возьмите там какой-нибудь закон Архимеда… С самого начала он был правильный, и сейчас он правильный, и всегда будет правильным. Каждый может его проверить, пожалуйста. А стоит взять какой-нибудь расписной горшок восьмого века… Да в восьмом веке в него объедки кидали, а нынче он в музее стоит и вызывает восхищение лаконичностью рисунка и неповторимостью формы, и все вокруг ахают до тех пор, пока не выясняется, что никакого он не восьмого века, а сработал его одноглазый Гур и подсунул в раскоп для сенсации… И форма у него осталась неповторимой, и рисунок лаконичный, но аханье, как ни странно, стихает…

      – Ну, вы неправы, – говорит Профессор. – Вы говорите о профанах и снобах…

      – Ничего подобного, – говорит Писатель. – Я говорю о горшках. Я сам двадцать лет леплю такие горшки. И поскольку я писатель достаточно известный, то они восхищают книголюбов лаконичностью рисунка и неповторимостью формы. А лет через десять придет мальчик и в простоте душевной заорет про голого короля… А через сто лет – кто его знает? – явится другой мальчик и заорет «эврика!» по моему поводу. Что, и такие случаи бывали…

      – Господи, – произносит Профессор. – И вы об этом все время думаете?

      – Первый раз в жизни. Я вообще очень редко думаю. Мне это