Старая актриса на роль жены Достоевского. Эдвард Радзинский

Да-да, по ногам! Я все по ногам определяю: и характер, и лицо… и даже прическу…

      Она. Вы просто палеонтолог какой-то!

      Голос. Среди людей красивые – редки. Вот среди животных – навалом красавцев! На днях я рисовал пуделя: нос бликует, язык алеет, шерсть – антрацит! И весь он – просто сложный красавец! Только чтобы рисовать, мне изучить надо. Я тебя за месяц изучу!

      Она. А, у вас тоже плохо с памятью… Я говорила: я здесь всего на неделю!

      Голос. И через месяца полтора – твой портрет готов…

      Она. Да что ж вы – оглохли? Я через неделю – тю-тю!

      Голос. Странно, я всегда чувствую, что будет. Я гений, старуха! Ничего, что я зову тебя старухой?

      Она. Мне необходимо как можно чаще это слышать… А то я опасно забываю свой возраст. «Старайся рано постареть, если хочешь долго прожить». Я очень хочу! В молодости я часто не хотела жить! Как я была безнадежно стара в девятнадцать лет! Всю жизнь я куда-то спешила, спешила! Я не представляла свою комнату без раскрытого чемодана. И вот чемодан закрыт, жизнь прошла, а у меня ощущение радостного покоя… Жажда жить, будто я только-только начинаю! Очень много надо прожить, чтобы стать молодой… Ха-ха-ха!

      Голос. Я так ясно увидел сейчас – как ты играла красавиц!

      Она. Я играла влюбленных девушек с задыхающимися голосами. Они торопили жизнь, они были полны энтузиазма, как время!.. Сколько девушек по улице ходили с моей челкой, в моей беретке, в моих спортивных тапочках… И когда я не смогла все это носить, чтобы не быть смешной, я ушла… Старый соловей – в этом уже противоречие! Ха-ха-ха!

      Голос. Жаль, что ты в кино не снималась! Я все кино смотрю, и новые, и старые, а тебя не видел.

      Она. Я презираю кино… Может быть, потому, что была при его рождении… Для меня кино – это промышленное выращивание жемчуга! Ха-ха-ха!

      Голос. И тебя никогда не хотели снимать?

      Она (гордо). Всегда хотели. Я отказалась от тыщи ролей. Но они не унимаются до сих пор! Им не терпится предъявить миру мое изношенное лицо… Но я умею дать отпор… В последний раз один особенно назойливый негодяй спросил по телефону, не хочу ли я играть в его картине «Чайковский». Я ответила: «Я Чайковского играю только на рояле». Ха-ха-ха!

      Голос. И ты никогда не пыталась вернуться на сцену? За все эти годы?

      Она. Та… «вечно юная» умерла вместе со своим знаменитым голосом и псевдонимом. И со своим временем. Осталась я, со своей настоящей и, слава Богу, никому не известной фамилией… Я надеялась, что они забыли меня за четверть века… Но сейчас в моде «ретро»… И предприимчивые прохиндеи, как мухи, кружатся надо мной… В эту игру они включили даже моих наивных детей… Недавно я болела – и дети подослали мне старого врача… Старый врач должен был породить во мне ностальгию по сцене. Он сделал вид, будто не знает, кто я. «Ах, как меня тревожит ваш голос и смех, – сказал он, приникая стетоскопом к моей увядшей груди. – Ах, как вы напоминаете мне мою любимую актрису… И куда она только делась?» И вот тут я схватила его зубами за ухо…

      Голос.