Битва за Рим. Колин Маккалоу

на ложе.

      – Полно! Кроме меня самой, тут некого винить.

      – Так это правда? У тебя есть любовник?

      – Был. Первый и последний. Я не виделась с ним и ничего о нем не знаю с тех пор, как покинула Тускул.

      – Но Цепион мучал тебя не из-за этого.

      – Нет.

      – Тогда из-за чего?

      – После Марка Порция я уже не могла притворяться, – призналась Ливия Друза. – Мое безразличие злило его, и он стал меня бить. А потом он обнаружил, что ему нравится избивать меня, что это его… возбуждает.

      Глядя на Друза, можно было подумать, что его вот-вот вырвет; воздев руки, он беспомощно взмахнул ими.

      – О боги, в каком мире нам приходится жить! – выкрикнул он. – Я причинил тебе страшное зло, Ливия Друза.

      Она присела в кресло для клиентов.

      – Ты действовал в меру своих возможностей, – мягко ответила она. – Поверь, Марк Ливий, я поняла это уже много лет назад. С тех пор твоя доброта заставила меня полюбить тебя и Сервилию.

      – Моя жена! – спохватился Друз. – Как все это отразится на ней?

      – Ее не должна касаться эта грязь, – сказала Ливия Друза. – Она беременна, ей покойно, и нам нельзя ее расстраивать.

      Друз вскочил.

      – Оставайся здесь, – велел он сестре, направляясь к двери. – Я должен проследить, чтобы братец не сболтнул ей ничего, что могло бы ее удручить. Выпей вина. Я скоро.

      Но Цепион даже не вспомнил о существовании сестры. Из кабинета Друза он бросился прямиком к себе в покои. Дочь рыдала и цеплялась за его пояс, пока он не отвесил ей пощечину и не запер у себя в спальне. Там, в углу, Друз и нашел ее, по-прежнему всхлипывающую.

      Слуги уже приступили к своим обязанностям, поэтому Друз мог отвести ее в детскую, где к стене жалась перепуганная нянька.

      – Успокойся, Сервилия! Сейчас Стратоника вымоет тебе личико и накормит тебя завтраком.

      – Я хочу к моему папе!

      – Твой отец покинул мой дом, дитя мое, но не отчаивайся: я уверен, что он, разделавшись с делами, пошлет за тобой.

      Утешая девочку. Друз сам не знал, испытывает ли он к ней неприязнь за выложенную правду или склонен благодарить ее за это. Сервилия мигом просияла.

      – Обязательно пошлет! – воскликнула она, проходя с дядей под колоннадой.

      – Ступай к Стратонике, – напутствовал ее Друз и твердо присовокупил: – Постарайся не болтать языком, Сервилия! Ради твоей тети и отца – да, отца! – ты не должна проронить ни словечка о том, что стряслось здесь этим утром.

      – Как же это может ему повредить? Он – жертва!

      – Никакой мужчина не одобрит такого ущемления своей гордости. Поверь моему слову, твой отец не скажет тебе спасибо, если ты проболтаешься.

      Полная противоречивых чувств, Сервилия удалилась с нянькой. Друз отправился к жене и рассказал ей ровно столько, сколько, по его разумению, ей было невредно узнать. К его удивлению, она приняла новость спокойно.

      – Я рада, что мы наконец-то знаем, что происходит, – проговорила она, колыхая огромным бутоном – своим животом. –