Коллекция нефункциональных мужчин. Наталья Рубанова

Открыли не сразу.

      – Где ты была? – деловито осведомилась с порога Евангелина Вторая. – Полдня жду.

      – В кожвене.

      – Чего?

      – В кожвене была, Кихота с Санчо встретила.

      – А… – протянула сквозь сигаретный дым Евангелина Вторая. – Понятно.

      – Ну что, что тебе может быть понятно? Сидишь тут, философствуешь, а что ты вообще знаешь?! – закричала Евангелина Первая. – Что?

      – Дура, – пожала плечами Евангелина Вторая. – Просто дура, – и отвернулась.

      Евангелина обняла ее сзади за плечи:

      – Ну, прости, прости же меня… Я помню, что мы с тобой одно, помню, я люблю тебя, потому что мы неделимы, но я ничего не могу с собой поделать… – Евангелина Вторая повернулась, проведя осторожно пальцами по лицу Евангелины Первой. – Не могу же я любить только собственное отражение, пусть даже такое прекрасное.

      – Опять Онегин?

      – Онегин.

      Евангелина Вторая вырвалась из рук Евангелины Первой:

      – Иногда мне кажется, что я просто тебя ненавижу. Иногда – наоборот. Что мне делать с этим, неизвестно. Знаю только, что и в “дзэне” и в “дзине” – врут. Просто еще один обман еще одной абстракцией. Тьфу! Понимаешь или нет? Как пет смысла извне, так пет его и изнутри! Обман как снаружи, так и внутри, и именно это особенно трогательно и смешно… Хотя, снаружи обмана гораздо больше.

      Евангелина Вторая отрешенно смотрела на Евангелину Первую.

      – Не любишь ты меня, нет. Значит, и себя не любишь.

      – Что за чушь! Ты пойми – чтобы раскопать себя изнутри, нужно определенное количество Пустоты, незамусоренности себя как собой, так и внешним! – крикнула Евангелина Первая. – И я люблю тебя. Но Онегина – тоже…

      – А что, если “истина” открывания Себя внутри себя – очередной громоотвод от Настоящей Истины? – глядя сквозь Евангелину Первую, как бы утвердительно спрашивала Евангелина Вторая.

      – А что, если… – Евангелина Первая снова обхватила за плечи свое прекрасное и чудовищное Отражение: “У нас все будет хорошо”, – и нащупала под сердцем пульс Евангелины Второй.

      Через день Евангелина, выходя из КВД, встретила недалеко от сквера Онегина.

      – Ты тоже туда?

      – Туда, только у меня денег нет, у меня там блат, – ответил Онегин, отводя глаза, совсем такие же, как у сенбернара жарким летом в средней полосе России, и добавил: – Застрелюсь.

      – У тебя глаза, как у сенбернара жарким летом в средней полосе России, – сказала Евангелина. – Несчастные и красноватые с краю.

      – Ты, Пелевина, всегда краев не видела, что ты можешь сказать о глазах?

      – Только то, что вижу. Ладно, пойдем покурим, ты все-таки меня заразил.

      – Сначала ты меня, потом я тебя, какая разница, кто кого, – почесал подбородок Онегин.

      – Теперь-то уж никакой, только на меня Евангелина Вторая злится.

      – Правильно, я бы тоже злился, если б мог, – рассмеялся Онегин.

      – Дурак ты, Онегин. А еще характерным персонажем считаешься. Лечиться надо.

      – Надо.