В ожидании августа. Юрий Михайлов

Иногда, редко, он срывался, кричал, что ему надоела вся эта чертовщина с "коммуникациями, конъюнктурой и вкусовщиной". И что он сдохнет от этого ремесла, так ничего и не сделав путного. Он доставал из холодильника баночное пиво, потом приезжал друг, они весь вечер курили и спорили "за жизнь". Когда мы уже спали, он вызывал такси и отправлял друга домой. А утром папа нас будил, мыл, кормил, одевал и развозил в садик и школу. И всё время говорил: "Тише, не будите маму, пусть поспит…"

      Я уже после первого класса хожу из школы домой один: десять минут, две остановки на маршрутке. Иногда за мной заходит мама, тогда мы отправляемся на набережную, раньше времени забираем Дашку из садика и едим мороженое в кафе. Мама пьёт кофе, не курит, хотя ей, наверное, страшно хочется, но она дала слово папе и держит его. А что с другим её обещанием делать, я пока не знаю. Вот сегодня зашли в кафе, усадила нас за столик, говорит: "Посмотрю, может, маленькие шоколадочки есть…" – и направляется к бару. А бар – это большущий прилавок с фужерами, рюмками и бутылками, тихая музыка, официант, улыбающийся всем. Я вижу, как она опрокидывает в рот рюмку, наверное, с водкой. Берёт с прилавка шоколадку, дожидается пока официант нальёт в пузатый фужер коричневую жидкость и идёт к нам. Дашка начинает канючить:

      – Мамочка, дай и мне попить глоточек!

      – Ты уже и пить захотела? – немножко раздражённо спрашивает мама, – а я думала заказать сок, когда съедите мороженое. Потерпи, сейчас я сделаю заказ… – и снова идёт к бару, выпивает ещё одну рюмку водки, говорит громко:

      – Вместе с мороженым подайте и сок, – к нам не подходит, направляется в туалетную комнату. "Щас будет курить, – угадываю её желание, – тайком, уже не может без сигареты".

      Пока я смотрел на маму, Дашка наклонилась к фужеру, подняла его двумя руками и сделала глоток. "Господи, – подумал я, оборачиваясь к сестре, – что за визг?" Глаза её наполнились крупными слезами, рот открыт, воздух глотает, как рыба, выброшенная на берег. Я отломил кусочек шоколада и сунул ей на язык, подальше, чтобы она не смогла выплюнуть. Замолчала, смотрит на меня дикими глазами, облизывает губы будто шершавым языком.

      – Это лекарство такое противное… – объясняю спокойно, и уже более сурово, – не лезь никуда без спроса, отравиться можешь. И маме не говори, что хлебнула из фужера. Иначе – попадёт, накажет она тебя!

      Мама увидела вскрытую шоколадку, разделила её на троих, себе взяла маленький кусочек, положила в рот и запила жидкостью из фужера, наверное, коньяком. Заметила, как мы внимательно смотрим на неё, подняла брови, чуть качнула красивой головой с белыми волнистыми волосами, спросила:

      – Что-то не так, милые мои?

      Я заметил, что у неё слова становятся длиннее, понял, что это опьянение, но пока ещё лёгкое. Тут же сказал, чтобы соседка моя по столу не ляпнула что-нибудь:

      – Жарко, мам, пойдём на набережную, к реке…

      – Хочу на аттракцион! – выпалила Дашка, – и селфи хочу с собачкой, ну, с той, с которой дяденька даёт фотку сделать…

      – Мороженое и сок несут, ешьте, не спешите, у нас много свободного времени, –