Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее. Эфраим Баух

когда сместилась земная ось и сразу возникли все звезды. Исход – это наше подсознание, истинно наша страна в нас, распростершаяся на тысячелетия назад и рвущаяся в узкую горловину перехода через Тростниковое море.

      Исход – бесконечная, быть может неудачная, но единственная грандиозная попытка отменить неотвратимость пространства, времени и смерти.

      Исход – грандиозная коллизия, прореха, через которую сквозит Божественный замысел в самом его начале.

      Исход – это всего сорок поколений, тени которых мерцают бледным пламенем над камнями их могил, складывающимися в лестницу к нам, и нет прошлого, и нет будущего – есть одно сопереживание в вечности с пробуждением и входом в видимую полосу жизни, освещаемую свечой Его – Торой, и не было ни раньше, ни позже, никогда такого совершенного источника света.

      Вот имена… ушедшие… Но в них закрепилось отшумевшее время.

      Медно-песчанен колорит Исхода.

      История течет пестрым неуправляемым потоком событий, и только Исход проявляется как первородное Божественное направленное усилие. И сколько бы на него ни накладывались другие пласты и потоки истории, из-под всего, как вечный архетип, проступает Исход.

      Из малого семени, первородной клейкой среды, произойдет великий народ – древо жизни, а на ветвях его – живая плоть тысячелетий.

      За спиной уже складывается новая память, преследуемая и освещаемая луной, бегущей по водам вслед Исходу…

      Ветер гонит из гнезд памяти новые имена, места, стоянки.

      Исход, отраженный сверху вниз – в выпуклых глазах ящерицы. Понимает ли скрывающаяся в ней душа это различаемое взглядом движение массы существ, уходящих за край земли? Исчезающих в движении – и потому остающихся вечно живыми…

      Они еще себя не осознали.

      Только враг думает, что знает их язык.

      Только ребенок, который войдет в землю обетованную, знает, что говорят их пророки…

      Время по сей день гонится за Исходом, не в силах его поглотить…

      Кочевье – форма существования с минимумом уюта и обжитости, малого домашнего круга, и потому почти настежь открыто космическим пространству и времени.

      Луна – идол безумцев и лунатиков – входила в каждодневье как инструмент времени – иначе как начать отсчет сорока лет пустыни? Ведь Его не обманешь, как это делает ребенок, перескакивая числа, чтобы ускорить бег времени.

      Очевидцы Исхода.

      Сизый ворон из Африки, косящий глазом…

      Сверчок, чей первобытный напев измеряет тысячелетия…

      Одинокая птица, чей короткий печальный крик – мгновенный мостик через вечность…

      Короткий дар ночных раздумий – предутренние звезды…

      Тишина очищения.

      Казалось, каждую ночь возникали новые созвездия или давно забытые старые.

      И сердце сжимал испуг: заблудились?

      Направления менялись.

      А потом звезды уже стали неотъемлемой частью нашего существования…

      Мы шли по пустыне, души истончались страхом – он обжигал бичом лбы одержимых похлеще египетского надсмотрщика.

      А где-то, в небытии, севернее, на блудных крышах Сидона