Ремейк (сборник). Валерий Рыжков

не забрал, а решил окунуться в студенческую жизнь. Зашел в комнату попрощаться. Валентина в этот день не было. Юра лежал, завернувшись в халат. В последний раз он оглядывал все тот же интерьер.

      – Который час? – спросил Юра для того, чтобы что-то сказать.

      – Двенадцать, – ответил Виктор, для того, чтобы что-то ответить.

      – Ты уходишь? – спросил он из вежливости.

      – Да, – кивнул он головой на свой небольшой походный чемодан.

      – Заходи, – перевернувшись на другой бок, произнес он.

      Сколько дней Виктор ждал этой перемены, но так устал, что когда наступил момент радоваться, у него не было на это сил.

      Каждый бесцельно прожитый день он оправдывал тем, что самое лучшее ожидает его впереди, что жить он только начинает.

      Он вышел в ненастную погоду и долго бродил по старым улицам Петроградской стороны. Они не принадлежали резцу Кваренги, Трезини, Растрелли. И здесь не были Блок, Достоевский, Пушкин. Но здесь Виктор находил себе утешение. Он поражался обманчивости внешних фасадов роскошных домов. Он год жил в доме с черной лестницей, выходящей в колодец двора.

      Осенняя невская ночь. Холодный мокрый ветер подметал кривую улочку, сгребая в ком зеленые обмороженные листья, бумагу, окурки, разбрасывая их по асфальту.

      Однажды Виктор был с Валентином, который и предложил отметить поступление в институт. У Виктора было ощущение просоночного состояния. Как и во всяком сне, картины сменяли друг друга лихорадочно, наполняя мир волнением, грустью и веселостью. Только он не знал, снится это ему или происходит наяву. И что вот никто не догадывается о его земном присутствии.

      – Проснись, мой друг, от грез! Твоя бледно-розовая мечта воплотилась в жизнь. – Валентин потащил его за руку к историческому месту, где от главного корпуса института находятся фонарные столбы когда-то с газовыми горелками. Их давно никто не зажигает. Сагин подставил спину, и Виктор влез на столб.

      – Зажигай свечку! – скомандовал Сагин.

      – Может, не надо, – отговаривает его Виктор.

      – Как не надо. Подумай, чудак! Ты ставишь свечку не господу Богу в церкви, а в храме науки. Святое дело. Нам только и осталось верить в человеческий разум.

      Сагин уперся руками в столб, который чудом уцелел, неся на себе отпечатки смутных времен.

      У Виктора руки зябнут от мелкого моросящего дождя.

      – Ты скоро там? – из-под ног доносится умоляющий голос Валентина.

      – Огонь задувает ветром, – стонет озябший Виктор.

      Наконец символический огонь свечки замерцал над столбом.

      Валентин непоседа: срывается с места и сигналит рукой такси.

      – Слушай, мастер, бутылочку не продашь?

      – Алкоголик, что ли? – надвинув кепи на широкий лоб, ощупывая глазами ночного клиента, бормочет таксист.

      – Событие отмечаем. Ну, мастер, сделай милое дело, – не отступает от него Сагин.

      – Уже нет. Но если попытаться, – произносит он неопределенно. – Смотаемся