Полный курс актерского мастерства. Работа актера над собой. Константин Станиславский

видите, и ломание, как и ремесло, начинается там где кончается переживание, но ремесло организованно приспособлено для замены чувства простым наигрышем и пользуется выработанными штампами, ломание же не располагает ими и без разбору пускает в ход первые попавшиеся «общечеловеческие» или «преемственные» штампы, не отшлифованные и не подготовленные для сцены.

      То, что случилось с вами, понятно и извинительно для начинающего. Но будьте осторожны в будущем. Из дилетантского ломания и «общечеловеческих штампов» вырабатывается в конце концов самое плохое ремесло. Не давайте же ему развиваться.

      Для этого, с одной стороны, упорно боритесь со штампами и одновременно учитесь переживать роль не только в отдельные моменты на спектакле, как это было в «Отелло», а все время, пока вы передаете жизнь изображаемого лица. Этим вы поможете себе уйти от игры нутром и приобщитесь к искусству переживания.

______________ 19__ г.

      Слова Аркадия Николаевича произвели на меня огромное впечатление. Бывали минуты, когда я приходил к заключению, что мне надо уйти из школы.

      Вот почему сегодня, при встрече с Торцовым на уроке, я возобновил свои расспросы. Мне хотелось сделать общий вывод из всего, что было сказано на предыдущих уроках. В конце концов я пришел к заключению, что моя игра является смесью самого лучшего, что есть в нашем деле, то есть моментов вдохновения, с самым худшим, то есть ломанием.

      – Это еще не самое плохое, – успокаивал меня Торцов. – То, что делали другие, еще хуже. Ваше дилетантство излечимо, а ошибки других являются сознательным принципом, который далеко не всегда удается изменить или вырвать с корнями из артиста.

      – Чти же это?

      – Эксплуатация искусства.

      – В чем она заключается? – допрашивали ученики.

      – Хотя бы в том, что делала Вельяминова.

      – Я?! – привскочила Вельяминова с места от неожиданности. – Что же я делала?

      – Показывали нам свои ручки, ножки и всю себя, благо со сцены их лучше можно разглядеть, – отвечал Аркадий Николаевич.

      – Я? Ручки, ножки? – недоумевала бедная наша красавица.

      – Да, именно: ножки и ручки.

      – Ужасно, страшно, странно, – твердила Вельяминова. – Я же делала, и я же ничего не знаю.

      – Так всегда бывает с привычками, которые въедаются.

      – Почему же меня так хвалили?

      – Потому что у вас красивые ножки и ручки.

      – А что же плохо?

      – Плохо то, что вы кокетничали с зрительным залом, а не играли Катарину. Ведь Шекспир не для того писал «Укрощение строптивой», чтоб ученица Вельяминова показывала зрителям свою ножку со сцены и кокетничала со своими поклонниками, – у Шекспира была другая цель, которая осталась вам чуждой, а нам – неизвестной.

      К сожалению, наше искусство очень часто эксплуатируют для совершенно чуждых ему целей. Вы – для того чтобы показывать красоту, другие – для создания себе популярности, внешнего