Убийца на экспорт. Охота за русской мафией. Эдуард Тополь

русской манере всаживал и долбил скважину под аккомпанемент ее стонов: «Yes!.. Yes!.. Do it!» – но через несколько минут они уже приспособились друг к другу, вошли в синхрон, и не столько он всаживал, сколько она поддавала, а потом и вообще оказалась на нем – сама взлетела на него и помчалась вскачь, несмотря на свой «паркинсон», который делся неизвестно куда, испарился, что ли?

      Господи, что это была за скачка! И передом, и задом, и на боку, и вприсядку!

      Но он не сдавался! Нет, как он мог уступить этой первой в его жизни американке, да еще с «паркинсоном»? И когда она обессиленно падала на него, истекая в очередном оргазме, он больно крутил ее маленькую белую грудь, подминал под себя ее холеное тело и опять засаживал и долбил скважину, матерясь с любовным садизмом. Но американка не понимала его грязных ругательств.

      – Are you German? – спрашивала она. – Or Hun-garian?[1]

      А он не понимал, о чем она спрашивает, и приказывал:

      – Ne pizdi! Do it! Rabotay!

      От их скачки дрожал деревянный настил пола оранжереи, падали и разбивались горшки с цветами. Она не обращала на это внимания.

      – You are great, you know? – шептала она страстно. – You are the greatest! I did not have sex four years! My husband is not touching me… O, God! You are God, you know? You are God![2]

      – Ne pizdi, suka! Rabotay!

      – I’ll go with you, I swear! I’ll give you all I have! I’m rich! Would you take me with you?[3]

      – Do it, suka! Do it!

      И она – «дула», как она «дула»! Даже когда он захрипел, кончая, она продолжала яростно обтесывать его клинок, выжимая из него последнюю силу.

      А потом, когда этот клинок выпал из нее, она благодарно вылизала его. Николай не привык к такому обращению.

      – Ладно, ладно! Дорвалась! – сказал он по-русски с напускной грубостью. – Не ебут вас тут, что ли?

      Он встал и стал натягивать брюки. А она… Она вдруг стала перед ним на колени и – голая, распатланная, в пыли – сказала:

      – Thank you! Take me with you! Please! I’m begging you! I have a house in Arizona. Take me there or kill me! Please! I can not stand it here any longer![4]

      – Подожди, не пизди, – сказал он по-русски, не поняв, кроме «thank you», ни слова из ее пылкой речи. – Имей в виду: тебя хотят убить. Понимаешь? Твой муж, наверно, или я не знаю кто. Я-то тебя не трону, конечно. Но они могут вызвать другого. Ферштейн? К-х-х! Тебя! – Он показал на нее пальцем и опять выразительно чирканул ладонью под своим подбородком. Потом отшвырнул ногой ее пистолетик и вышел из оранжереи. Пусть она ни хера не поняла из того, что он ей сказал, все равно он был горд собой: впервые в жизни он не убил свою жертву, а, наоборот, она сама сказала ему на прощание спасибо.

      Он шел к каменной арке выхода, улыбаясь и уже беззаботно думая об этом Натане. Теперь, когда он сумел не убить, он сможет получить с этого Натана и свои документы, и деньги.

      Он прошел уже полдороги до арки, позолоченной сияющим американским солнцем, когда за его спиной прозвучал негромкий хлопок. Он рефлекторно отпрыгнул в кусты и упал плашмя, потому что и на этот звук был тренирован с семнадцати лет. И так он лежал, вжавшись в землю и вслушиваясь в райскую тишину Скарсдейла.

      Но никто не стрелял в него и вообще больше не было слышно ни звука.

      Он

1

Ты немец, венгр? (англ.)

2

Ты великолепный! Ты самый лучший! У меня не было секса уже четыре года! Мой муж не прикасается ко мне… О Боже! Ты Бог! Ты божественный! (англ.)

3

Я пойду с тобой! Я дам тебе все, что имею! Я богата! Ты возьмешь меня с собой? (англ.)

4

Спасибо! Возьми меня с собой! Умоляю! У меня дом в Аризоне. Возьми меня отсюда или убей! Я не могу тут! (англ.)