Черный ангел Серафимы. Яна Шталь

такое сильное желание узнать про него все: как обнимает, когда любит, как целует, когда любит, как дышит, как движется, когда занимается любовью. И почему мне хочется снова ощутить его поцелуи, жалящие и болезненные, как укусы, как прикосновения раскаленного клейма.

      Однажды мне рассказали старый анекдот. «Вопрос: В чем сходство между женщиной и мухой? Ответ: И тех, и других тянет на дерьмо». Я тогда обиделась, а потом подумала и согласилась с ответом, правда – частично согласилась. Нас не «дерьмовость» привлекает, а необычность, не повседневная рутина, а непредсказуемость. Мы хотим красивой сказки, где от нашей любви чудовище превращается в прекрасного принца. И часто идем на риск, полюбив чудовище в надежде увидеть чудесную метаморфозу. К сожалению, риск этот очень редко оправдывается. Мне в этом смысле всегда везло: в чудовищ я не влюблялась, да и они меня не особенно жаловали.

      Я перемыла посуду, убралась на кухне, полежала в ванне с любимыми эфирными маслами, от которых кожа становится мягкой и атласной, и потом весь день или ночь пахнет тонко и нежно. Хотела подремать в любимом кресле или почитать книжку, но тут позвонила Маринка, сказала, что уже стоит у моей двери, и я пошла открывать. Маринка влетела в коридор, злая и растрепанная, с бумажными пакетами в руках. Проскакала на своих каблучищах на кухню, плюхнула пакеты на плиту, подошла к холодильнику, вытащила маленькую бутылочку с минералкой, открутила крышку и начала пить шумными глотками. Я растерянно за ней наблюдала. Явно она не в себе, но ведь не из-за плаката же, – так что там произошло?

      – Я твоего Никитина почти убила сегодня, и жаль, что не убила до конца, но шрам на память от меня носить будет. Сволочь такая, вот уж не думала никогда, что он так со мной будет обращаться.

      – Господи, Марин, ты меня не пугай, просто скажи, что произошло. Мне на сегодня стрессов хватит, а с Никитиным у нас теперь полная ясность: он меня не любит, и я его не люблю, и мы разошлись, как в море корабли.

      – Серафима, радость ты моя, неужто кровь прабабки-староверки в тебе проснулась, и ты отринула дьявола-искусителя подальше от своей невинной душеньки? Ну ты меня порадовала. Ладно, добивать Никитина не буду, пожалею даже, раз такое дело. Теперь понятно, почему он бесился. Так, доставай бокалы, мой фрукты, а я вино открою. Надо это отпраздновать.

      – Марин, ты можешь просто рассказать, что случилось? У меня уже мозги перестают соображать, то Никитин выступает, то ты вопишь.

      – Серафима, давай сначала выпьем за мое чудесное спасение… вот так оно лучше. Рассказываю, раз просишь. Ну значит, скрутила я плакатик в трубочку, про плакатик потом расскажу, положила его в сумку, хотела в буфет сходить и чайку попить, ну и плакатом похвалиться, конечно, и тут Ленка Синицина просит, чтобы я налила воды в кувшин из кулера цветы полить, сама не может, ждет важного звонка. А мне что, жалко? Беру кувшин, выхожу в коридор и спокойно иду к кулеру, и тут вижу Никитина. Несется по коридору, морда красная, коньяком и мятой от него разит на километр. Это он мятные леденцы сосал, чтобы коньячный дух отбить, но видно много