Портрет призрака. Алексей Романович Мельников

ангельской улыбкой.

      –Так ты узнал эту девушку или мне показалось? – Даша не успокоилась, вопреки моим надеждам. – Я очень ревнивая.

      Она посмотрела на меня, так словно я от неё что-то скрываю. Это так, но я не мог сказать ей правду. Я просто не договаривал.

      – Нет, Даш. Эту девушку я вижу впервые. Вернее, во второй раз. Первый раз был опять же в этой галереи на этом же портрете. Мне захотелось освежить свои впечатления, чтобы продолжить знакомство с остальными картинами, не с пустой головой.

      Она мне поверила, когда я сам себе мог поверить с трудом.

      – Сереж, а можно я покажу тебе свою любимую картину? – Даша спросила меня, но, не дожидаясь ответа, потащила в самый центр комнаты. Там стояла колонна, как одинокий дуб посреди поля, на которой закрепили картину. Только в будущем я понял, что это был именно портрет этого дома, а не просто его изображение.

      – Это твой дом?

      Художник изобразил его с удивительной точностью, таким, каким я его видел каждый раз, как появлялся там. Каждый узор на дереве и каждое бревнышко соответствовали действительности.

      Я обратил внимание на Дашино лицо. Она словно видела это произведение первые. Глаза горели, зрачки увеличились, она смотрела со страстью и любовью на дом, который подарил ей отец.

      – Да, – ответила она, продолжая смотреть, как зачарованная. – Тебе нравится?

      – Очень. Только я, знаешь, чего не пойму?

      – Что? – наконец, её взгляд перешел на меня.

      – Почему ты не знаешь автора этих картин? Ведь он рисовал дом точно после того, как ты сюда переехала, – сказал я, заметив дату, которая разместилась в нижнем углу холста.

      – С чего ты это взял? – Даша расширила глаза. Она смотрела мне точно в переносицу.

      – Хорошо. Когда ты переехала? – продолжал я.

      – Еще в начале девяностых. А что?

      – А вот что, посмотри, – указал на дату. – Девяносто пятый год. Кто мог принять картину, если ты жила в детдоме, а отец в тюрьме, а мать вообще уехала? Вот именно никто. А насколько я понял, на картине не только дом изображен, но и еще кое-кто, – на моем лице растянулась улыбка.

      – Кто? – торопливо спросила Даша.

      – Приглядись.

      Я стоял и смотрел на эту милую девушку. Она явно занервничала, видимо, не могла понять, что я там увидел. Но подсказывать мне так не хотелось. Её носик так чудно морщился, что я готов был смотреть на это вечность, но издеваться я тоже не мог.

      – Да вот же, – я указал на второй этаж. Там, как в первую нашу встречу, горел свет, а в окне проглядывался её силуэт. И изображенного платья цвета ультрамарина я не мог перепутать ни с чем. Возникал после этого вопрос, зачем художнику понадобилось идти ночью и рисовать дом, зная, что там живёт совершенно одна девушка и, каким образом, под каким предлогом он передал этот холст?

      – А ты глазастый. Это я, – сказала девушка, широко улыбнувшись. Её глаза сощурились, как у близорукой в попытках взглянуть в даль, – и почему я раньше не увидела этого. Кажется,