Полное соединение. Виктор Улин

ему картину российского законодательства, где все основывалось на выжимании признании и зависело от крепости нервов.

      Сергеев выработал несколько правил; циничные для идеалиста, они помогали выжить в реальности.

      О таких мелочах, как угрызения совести, было смешно говорить.

      Если государство ввергло его – имеющего ученую степень и звание – в пучину нищеты, то мораль лежала на тех, кто за день получал больше, чем он выручал за год.

      Во всяком случае, пока удавалось жить именно так.

      Невольно подумав об этом, переключившись на мысли о Радифе, Сергеев вздохнул.

      Ирина услышала вздох из своего угла, сверкнула сочувствующим взглядом.

      Она знала все обо всех, сочувствовала и всячески подбадривала.

      Впрочем, Сергеев благоволил к лаборантке и ей помогал.

      В частности, благодаря ему получила диплом академии ее некрасивая дочь, учившаяся на менеджера по туризму.

      Сергеев вздохнул еще раз.

      Семестр закончился, через две недели начиналась сессия.

      Время большого урожая и еще большего риска.

      Каждый вечер сессии доцент – подобно Чеховскому доктору Ионычу – вытаскивал из карманов смятые бумажки, разглаживал по номиналам и пересчитывал, чтобы утром положить в банк «УралСиб».

      Сбербанку он не то чтобы не доверял, но не любил как атрибут государства, которое не любило его самого.

      Время от времени Сергеев запускал ДБО и, не выходя из дома, смотрел состояние своего счета.

      Как ни странно, числа с шестью нулями вызывали неоднозначные эмоции.

      Еще недавно он метался, словно Буриданов осел, между вариантами поменять «Церато» на «Опирус», купить четырехэтажную квартиру в Кузнецовском Затоне или строить коттедж на Акманае, чтобы ездить туда и обратно на черном «Хаммере», а все ночи напролет пьянствовать с Радифом.

      Но все менялось, менялся и он сам.

      С некоторого момента мысли перестали приносить головокружительное удовольствие – они вспыхивали и сгорали бесследно, словно бабочки, попавшие в пламя свечи.

      Вероятно, Сергеев изжил век своих наслаждений.

      Это казалось тем более неестественным, что он был не молод, но и не стар, всегда при деньгах, с квартирой и хорошей машиной.

      Любой мужчина на его месте радовался жизни в простейших проявлениях.

      А таковыми были женщины.

      Но с чисто абстрактным вожделением Сергеев смотрел и на кубическую грудь Насти и на томительные бедра Марины.

      Даже лаборантка – привлекательная женщины, бывшая моложе на десять лет – не вызывала отклика.

      Это тоже выходило из разряда понятных вещей.

      Ирина следила за собой, хорошо одевалась, аккуратно укладывала волосы; у нее была отчетливо выраженная талия и большая грудь – уютная и мягкая на вид.

      Кроме того, имея мужем водителя автобуса, она тянулась к образованным мужчинам, к Сергееву проявляла особую благосклонность.

      Но он не делал малейшего шага навстречу.

      Не потому,