Третья месть Робера Путифара. Жан-Клод Мурлева

станется связанным с нашей школой, поскольку вы провели в ней… тридцать семь учебных годов!

      – Да уж, – пробормотал Путифар себе под нос, чтобы никто не слышал, – тридцать семь лет каторги…

      – Никогда вы не помышляли об уходе, никогда не помышляли нас покинуть…

      – Еще как помышлял! Каждый вечер, представьте себе, каждый вечер все эти тридцать семь лет…

      – Ветераны нашей школы еще помнят молодого, активного учителя-новатора, который с того самого дня, как пришел к нам…

      – …только и мечтал уйти, – беззвучно закончил Путифар.

      – Свои педагогические таланты вы умели сочетать…

      Дальше Робер Путифар уже не слушал. Он изображал подобающую улыбку и старался сохранять достойное выражение лица, но мыслями был далеко, а взгляд его помимо воли убегал в открытое окно, за которым шумела старая липа на школьном дворе.

      – Еще один час, всего один, – твердил он себе. – Всего каких-то шестьдесят минуток – и всё…

      Он чуть не подскочил, когда грянули аплодисменты. Директор завершал свою речь:

      – …и я должен признаться не без волнения: нам будет вас недоставать, Робер. И детям будет вас недоставать…

      – Но я вовсе не собираюсь с ними расставаться! – прокомментировал про себя Путифар.

      Следующими его приветствовали две девочки-третьеклассницы. Первая вручила ему букет почти такого же размера, как она.

      – Спасибо, какие прекрасные цветы! – воскликнул Путифар. – Мне как раз ехать мимо мусорного контейнера…

      Вторая старательно, с выражением зачитала приветствие от класса:

      Вы научили нас грамматике,

      Ботанике и математике,

      Всегда добры к ученикам…

      – …послать бы их ко всем чертям! – продолжил Путифар.

      Всю жизнь вы посвятили нам! —

      досказала девочка и закончила:

      Месье Путифар, за великий ваш труд

      Сказать вам спасибо собрались мы тут.

      Пускай за годами пройдут года,

      Но мы не забудем вас никогда!

      – Какая прелесть! – воскликнул директор. – Просто очаровательно!

      – Я тоже вас никогда не забуду, – мысленно заверил Путифар, – даже и не рассчитывайте…

      Затем хорошенькая белокурая мадемуазель Эньерель, учительница четвертых классов, преподнесла ему от имени всех коллег традиционный подарок – великолепную авторучку с золоченым колпачком в изящном футляре. Она явно тоже заготовила какие-то теплые слова, но подбородок у нее дрожал, голос не слушался. Она встала на цыпочки – поцеловать Путифара, который склонил к ней свои метр девяносто шесть, чтобы их лица оказались на одном уровне. Для него это был единственный момент, исполненный искреннего чувства.

      – Спасибо, Клодина, – шепнул он ей и продолжил громче, обращаясь ко всем: – Спасибо, всем спасибо… я очень тронут… так мило с вашей стороны…

      – Теперь вам есть чем писать воспоминания! – пошутил директор.

      – Воспоминаний у меня хватает, – отозвался про себя Путифар, – но я найду им другое применение… – и сунул ручку в карман пиджака.

      В завершение веселья распили две бутылки шампанского, закусывая мини-пиццами и печеньем. Виновник торжества сам исполнял обязанности официанта. Он лучше чувствовал себя, когда ему было чем занять свои неимоверно длинные руки, которые он никогда не знал куда деть в подобных ситуациях. «Осталось всего тридцать минут… двадцать…» – ободрял он себя. Болтовня раздражала его, все спрашивали одно и то же:

      – Чем займешься на досуге, Робер?

      – А не заскучаешь?

      – Странное у тебя, наверно, ощущение?

      – Заглядывать-то к нам будешь, а?

      Чем он займется на досуге, Путифар уже знал, и скука ему никак не грозила! Только здесь об этом лучше было помалкивать…

      В 18 часов, пожелав друг другу хороших каникул, стали расходиться. «Всего десять минут… всего пять…» – изнывал от нетерпения Путифар, пожимая последние руки, чмокая последние щеки. Он помог уборщицам привести в порядок учительскую и в 18.15 вышел один из опустевшей школы. Бросил последний взгляд на этот двор, по которому вышагивал тридцать семь лет, на старые липы, которые на его глазах тридцать семь раз зацветали и тридцать семь раз облетали, на серые стены, на задернутые шторами окна своего класса – вон там, на третьем этаже. Повернулся ко всему этому спиной и, нагруженный огромным букетом, направился к парковке, где ждала его старенькая желтая малолитражка. Он сел за руль и повернул ключ зажигания. Как всегда, сами собой заработали дворники, и он крепко стукнул по приборному щитку, чтобы их остановить. Поравнявшись с мусорным контейнером, стоявшим пониже дороги у реки, он убедился, что никто сверху не может его увидеть, и без всякого сожаления зашвырнул в него необъятный букет. Потом, повинуясь внезапному