Биография Кришнамурти. Пупул Джаякар

заботят меня судьбы обездоленных; о желании войти в политику; о своей работе в кооперативном движении; о глубоком интересе к искусству. Я была полностью поглощена тем, что хотела высказать, и тем впечатлением, которое пыталась произвести. Однако через несколько минут у меня возникло неприятное ощущение, что он не слушает. Я подняла взгляд и обнаружила, что он пристально смотрит на меня. Его глаза вопрошали и глубоко прощупывали. Я запнулась и умолкла. Выдержав паузу, он сказал:

      – Я видел вас на своих беседах. Во время перерывов ваше лицо делается очень грустным.

      Я забыла все, что собиралась сказать, забыла обо всем, кроме этой печали внутри. Я всегда запрещала этой боли выйти наружу. Она была погребена так глубоко, что почти никогда даже не соприкасалась с уровнем сознания. Меня пугала сама мысль о том, что другие люди станут проявлять ко мне жалость и сочувствие, и поэтому я скрывала свою печаль под толстым панцирем агрессивного напора. Я никогда ни с кем об этом не говорила, даже самой себе не признавалась в том, сколь я одинока. Но перед этим молчаливым и, в сущности, чужим мне человеком все маски просто разлетелись. Я вгляделась в его лицо и увидела свое собственное отражение. Словно прорвав плотину, наружу хлынули слова, так долго не находившие выхода.

      Я вспомнила себя ребенком – одной из пятерых детей. Тихая и скромная, я исключительно болезненно реагировала на малейшие проявления черствости. У всех в нашей семье была довольно светлая кожа [2], а мне досталась смуглая, и никто не обращал на меня внимания. Родившись девочкой, хотя должна бы быть мальчиком, я жила в большом бестолково спланированном доме, где проводила долгие часы в одиночестве, читая книги, которые редко бывали мне понятны. Вспомнила, как сиживала на длинной веранде, глядя на вековые деревья, и слушала сказки о великанах и героях, о Хатим-Тае и Али-Бабе – устные предания нашей древней страны в исполнении седобородого портного Иммамуддина, мусульманина, который целыми днями работал на веранде за своей швейной машинкой. Вспомнила, как наш слепой слуга Рам Кхилаван летним днем распевал «Рамчаритаманасу»[3] Тулсидаса, обмахивая нас опахалом пунках[4], вздымавшим свежий аромат влажных занавесей, сплетенных из ветивера. Вспомнила, как ходила на прогулки с моей ирландской гувернанткой. Она говорила мне, как называются разные цветы и травы, и я с глубочайшим наслаждением слушала ее рассказы о британских королях и королевах, об Артуре и Гиневре, о Генрихе VIII и Анне Болейн. С куклами я никогда не играла и с другими детьми водилась мало. А еще я вспомнила, как боялась отца, но втайне восхищалась им.

      Вспомнила, как в одиннадцать лет в лоне моем стали впервые распускаться бутоны, а вместе с ними пришли первые кровотечения, и началось чудотворное цветение женственности. Взросление пьянило мою юную душу. Хотелось внушать восторг, хотелось жить в полную силу: мчаться верхом, плавать в море, играть в теннис, танцевать. С неистовым самозабвением я бросилась в объятия

2

В Индии светлая кожа зачастую является предметом зависти, особенно у женщин. Считается, что светлая кожа индусов или индусок указывает на благородство их происхождения, поскольку представители высших каст – потомки светлокожих ариев. – Прим. ред.

3

«Рамчаритаманаса» – история Рамы и Зиты из «Рамаяны», пересказанная поэтом Тулсидасом на народном языке и изложенная в виде поэмы, состоящей из четверостиший.

4

До того как в Индии распространилось электричество, в индийских домах было принято подвешивать к высокому потолку длинную палку, к которой прикрепляли отрез плотной ткани. К палке привязывали веревку, которая через отверстие в стене шла на веранду, где сидел слуга. Слуга дергал за веревку, и занавес колыхался, порождая легкий свежий ветерок в невыносимо жарком воздухе северо-индийского лета. На дверях и окнах вешали пахучие плотные занавеси, сплетенные из ветивера. Если эти занавеси увлажнить, то горячий воздух, проходя через них, превращается в прохладный ароматный ветерок.