Так держать, Дживс! (сборник). Пелам Вудхаус

сказал я, – надо срочно мобилизовать лучшие силы и спасать положение. Сначала принесите мне бурбона с содовой – бурбона как можно больше, – а потом я расскажу вам новость.

      Он принес на подносе высокий стакан.

      – Вы бы, Дживс, тоже выпили. Стоит подкрепиться заранее.

      – Спасибо, сэр, может быть, потом.

      – Как хотите, дело ваше. Но знайте, вы будете потрясены. Помните моего приятеля мистера Коркорана?

      – Как же, сэр.

      – И ту барышню, которая должна была исподволь завоевать расположение дядюшки с помощью книжечки о птицах?

      – Еще бы, сэр.

      – Так вот, она завоевала расположение дядюшки. И вышла за него замуж.

      Дживс и глазом не моргнул. Его ничем не удивишь.

      – Такого поворота событий следовало опасаться с самого начала, сэр.

      – Неужели вы подозревали, что все кончится именно так?

      – Я не исключал такой возможности, сэр.

      – Ну, знаете, Дживс! Могли бы хоть предупредить нас, черт возьми.

      – Не хотелось показаться неделикатным, сэр.

      Перекусив и придя в более спокойное состояние духа, я, конечно, понял, что вовсе не виноват в случившемся, если все трезво оценить. Судите сами, мог ли я предугадать, что блестящий план Дживса приведет к такому конфузу? Но что греха таить, мне все равно не улыбалась перспектива встретиться с Корки сейчас, пусть уж лучше время, этот великий врач, сначала проделает свою утешительную работу. С полгода я обходил Вашингтон-сквер стороной. Можно даже сказать, забыл, что такой район вообще существует в Нью-Йорке. А когда наконец решил, что худшее позади и можно без опаски наведаться в эти края, чтобы связать, как принято говорить, порвавшуюся нить, это якобы всеисцеляющее время, вместо того чтобы нежно подуть на затянувшуюся рану, самым злодейским образом всадило в нее острейший нож. Развернув однажды утром газету, я прочел, что миссис Александр Уорпл подарила своему супругу сына и наследника.

      Мне было так жалко старину Корки, что я не смог прикоснуться к завтраку. Я был убит наповал. Это полный крах. Что мне-то сейчас делать? Конечно, лететь на Вашингтон-сквер, молча стиснуть горемыке руку. Однако я подумал, подумал, и стало ясно, что пороху у меня не хватит. Зачем мозолить человеку глаза в таком горе? Буду посылать ему свое сочувствие телепатически.

      Но через месяц-другой меня снова начали одолевать угрызения совести. Я вдруг подумал, что ведь, в сущности, подло бегать от несчастного малого, будто он – прокаженный, ему, может быть, сейчас особенно нужно, чтобы все друзья сплотились вокруг него. Я представил себе, как он сидит в своей студии один-одинешенек, наедине с горькими мыслями, и до того растрогался, что тут же сломя голову бросился на улицу, схватил такси и велел шоферу мчать на Вашингтон-сквер. Ворвался в студию, а он стоит понуро у мольберта и водит по холсту кистью, а на возвышении сидит сурового вида немолодая особа женского пола с младенцем на руках.

      Н – да, к подобным казусам надо всегда быть готовым.

      – Э-э-э… м-м-м… – пробормотал я и попятился к выходу.

      Корки оглянулся.

      – Привет,