На помощь, Дживс!. Пелам Вудхаус

бывать, вы нередко можете услышать рассказы о самообладании и хладнокровии, присущим Бертраму Вустеру, – все единодушно сходятся на том, что я весьма щедро наделен этими чертами характера. Думаю, многие считают меня суперменом со стальными канатами вместо нервов, вроде тех, про которых пишут в книжках, и я не стану опровергать это мнение. Но и в моей броне можно пробить брешь, для этого достаточно выпустить на лужайку всемирно известных психиатров, наряженных дворецкими.

      Я не мог ошибиться, предположив, что именно сэр Родерик Глоссоп поставил на стол фрукты и теперь семенил по лужайке обратно к дому. Только один человек в мире может похвастаться таким огромным лысым черепом и такими кустистыми бровями. Сказать, что я не был потрясен, значило бы ввести в заблуждение мировую общественность. Внезапное появление призрака заставило меня вздрогнуть, а всем известно, что случается, когда человек вздрагивает, держа в руках полную чашку чая. Содержимое чашки выплеснулось прямо на брюки магистра гуманитарных наук Обри Апджона, значительно их увлажнив. Я не слишком погрешу против истины, если скажу, что чай составлял теперь более существенную часть его наряда, нежели сами брюки.

      Было видно, что он принял это обстоятельство очень близко к сердцу, поэтому меня удивило, что бедолага ограничился лишь безобидным междометием. По-видимому, людям, занимающим видное общественное положение, приходится быть сдержанными в выражениях. Если они начнут чертыхаться и изрыгать проклятия, это может произвести неблагоприятное впечатление, такое удовольствие могут позволить себе только рядовые граждане.

      Впрочем, порой все понятно без слов. Во взгляде, которым он меня одарил, я прочел не менее сотни непечатных эпитетов. Так скорый на руку помощник капитана грузового парохода глядит на проштрафившегося матроса.

      – Вижу, вы не изменились с тех пор, как покинули Малверн-Хаус, – сказал он с раздражением, вытирая брюки носовым платком. – Растяпа Вустер – так мы его всегда звали, – продолжал он, обращаясь к Бобби и явно рассчитывая на ее сочувствие. – Простейшего дела не мог сделать, даже такого, как взять в руки чашку с чаем, он постоянно сеял вокруг себя хаос и разрушение. У нас в Малверн-Хаусе так и говорили: если в комнате, где находится Вустер, стоит хотя бы один стул, он его обязательно опрокинет. Каков человек в детстве, таков он и в старости.

      – Ради Бога, извините, – сказал я.

      – Что толку от ваших извинений? Испортили мне новые брюки. Разве выведешь пятна чая с белой фланели. Впрочем, будем надеяться на лучшее.

      Не знаю, правильно ли я поступил, похлопав его по плечу и воскликнув: «Вот она – истинно британская стойкость!» Скорее всего нет, потому что мое восклицание его не утешило. Он еще раз свирепо на меня глянул и большими шагами направился к дому, распространяя вокруг себя аромат чая.

      – Знаешь что, Берти, – сказала Бобби, задумчиво провожая его взглядом. – По-моему, Апджон не возьмет тебя на экскурсию вместе с остальными мальчиками. Боюсь, ты в этом году не получишь от него подарка на Рождество и не рассчитывай,