Моногамия. Книга 1. Любовник. Виктория Мальцева

находятся напротив. Всего восемь квартир на этаже. На пятом – всего три квартиры на весь этаж. У них же и самые большие террасы.

      – Круто, – выдаю и больше ничего не могу сказать.

      – Хочешь ко мне в гости?

      – А мы уже перешли на «ты»?

      – Ну, мне кажется, уже пора, – и вновь улыбка, самая лучезарная из всех, какие я вообще видела в своей жизни.

      «Хочет очаровать меня и соблазнить, самонадеянный аристократ», думаю:

      – Подозреваю, что в гости как–то неуместно. Особенно, если мы «на ты», – выжимаю из себя весь максимум доступного обаяния и так же заливаю его улыбкой с головы и до самых пят.

      – Ну, тогда поедем, пообедаем. Выбирай место!

      И я решаю: «Выберу самый дорогой ресторан, хе–хе! Будет знать, как выпендриваться». И выбрала.

      Imagine Dragons – Not Today

      Это был самый чудесный обед в моей жизни. Так беззаботно, весело и в то же время насыщенно я давно не проводила время. Алёша смешил нас своими выходками, Алекс от души хохотал и внезапно сказал:

      – Как прекрасно, наверное, иметь детей и вообще семью…

      При этом он так пронзительно заглянул в мои глаза, будто хотел тронуть самые глубокие пласты и посмотреть, что под ними. Но что трогать, если ему и так уже довелось увидеть, насколько «идеален» мой брак, особенно когда муж назвал меня «дурой» при постороннем и «интеллигентно» предложил «закрыть рот». Мне было за это стыдно, и я старалась стереть из памяти всю эту мерзкую сцену, мешающую мне наслаждаться бесконечно приятным общением с этим человеком не нашего мира, не нашего круга, не нашего воспитания и образованности, не наших возможностей. Его интеллигентность и природная мягкость притягивали меня, как магнит. Я ощущала себя личностью рядом с ним.

      – Откуда ты так хорошо знаешь русский? – интересуюсь.

      – Ты считаешь, хорошо?

      – Ну да, ты говоришь на нём, как на родном. И я удивляюсь, как это возможно, если ты американец?

      – Меня воспитывали в русскоговорящей семье.

      Я улыбаюсь и немного завидую: здорово вот так, наверное, вынести из своего детства бесценный языковой бонус.

      – Я русский только наполовину: мои предки жили в Петербурге ещё до Революции – прапрадед перевёз всю семью в США – в Чикаго – а другая половина моей крови по матери испанская.

      Годы спустя я узнаю, что эти самые иммигранты были русской аристократической элитой из рода Соболевых, удачно сохранившей и преумножившей свой капитал, чудом избежав финансовых и человеческих потерь во время Революции 1917 года, так что Алекс никогда в своей жизни не знал, что такое бедность, и с детства получил самые широкие возможности. Его предки были не только промышленниками, но и людьми с хорошей интуицией.

      – Почему ты решил стать архитектором?

      – А что может быть прекраснее, чем создавать и строить дома? Наверное, только производить на свет детей, но этого я, к сожалению, не умею!

      Это была шутка, и мы оба над ней смеялись, но его