Свободное время на личную смерть. Яков Сычиков

значит. Хорошо. А я вот другого мнения: жена на тебя жалуется, говорит, с проституткой любовь завёл?

      – Да что вы, комендант, чушь какая?! Любовь! Мы же трахаемся с ней, как последние собаки! Ну при чём здесь любовь?!

      – Ну, это у нас разрешается, коли невтерпёж совсем. А вот любовь с чужой – для всех! – женщиной – это безнравственность! Разлагаете ячейку, Человек!

      – Да побойтесь бога, что вы?! У меня и в мыслях не было ничего разлагать! Просто справляю нужду как положено – вот и всё. Это жена вредничает опять – характер такой неспокойный!

      – Господа нашего ты к этому делу не приобщай. А ещё жена с жалобой явиться – получишь за всё сразу. Так что побеседуй уж с ней, или тебе мало досталось в прошлом?

      – Ну что вы, комендант, – я всё улажу. Ты меня знаешь (осклабившись и шутливо грозя коменданту пальцем)!

      – Ну ладно-ладно (резко залаяв, как разбуженный пёс) – иди давай! Сейчас начнётся!

      – Что начнётся-то?

      – Война начнётся в южном регионе, прямая трансляция с горячих точек, комментирует известный артист, в прошлом – участник Голубой революции, в настоящем – министр обороны, Эрнест Ильич Гадич! Ясно?

      – Ух ты! Понял – удаляюсь! – Снимая галантно кепи, низко кланяюсь. Комендант ухмыляется моей иронии и машет рукой, мол, вон пошёл.

      ***

      Сегодня я узнал, как всё было (слушок прошёл). Негодяй Семён Понталыгин жил на предпоследнем этаже, где и я. Часто, не давая спать, над ним гремели костями и скрипели пружинами все кому не лень с тех пор как узнали о сожительствующих там двух лесбиянках. Отчего, я сначала решил, он и повесился: мужчина-то был нравственный – инженер всё-таки, не какой-то там.

      Я был у них раз – в пресной комнатушке без пикантных подробностей. Две маленькие пухлые женщины, забитые и запуганные. Выплаканные глаза. Из окна их был виден отрезок неба – над козырьком другого общежития с разноцветными по вечерам окнами. Несколько оборванных деревец да двор с загнувшимся над песочницей мухомором.

      Прошмыгнёт мимо редкий прохожий, провоет от голодной боли недобитая собака – всё хорошо, всё разнообразие. Кусок синей луны как праздник в конце дня, а зарница по утрам – точка солнца, пробивающаяся меж каменными глыбами дальних небылиц и небоскрёбов.

      Не видать ведь здесь ни горизонтов, ни зенитов – всюду крепости да стены, а небо такое низкое и вечно облачное, что кажется, будто под колпаком мы все, каким блюда в ресторанах накрывают, а когда снимут – пар оттуда валит. Ну так и мы к небу взойдём в виде дыма, когда протухнем тут совсем.

      Так вот, любящие эти девушки очень тихо выходили на работу, будто две соратницы по труду, никогда не привлекая внимания. Но как-то чмокнулись не под одеялом, а в тёмном углу парадной; да так, что и взасос потянуло.

      Поблизости оказался комендант и тут же зарегистрировал происходящее. Но не по инструкции, а только в свой блокнот. И он был первым, кто устроил в их бедной хатке вопиющий разврат (называю, как теперь определено по факту), – и сам огородил от подозрений и прикрывал, стращая доносом.

      Ну а теперь, по прибытии высших,