Наследник клана. Александр Шапочкин

и я, подхватив столовый прибор, буквально вгрызся в слегка остывшую гору картофеля, разве что не урча от удовольствия. Реально отпад! Мясо прямо таяло на языке, а пюре, пропитавшееся подливой, казалось, исчезало с тарелки само. Пяток кусочков белого хлеба, что мне дали, тоже пошли в дело, а последним я, абсолютно того не стесняясь, по-простецки тщательно вытер тарелку, стараясь не оставить на ней ни единой капли вкуснятины.

      Ну а что? Я ведь не какой-нибудь там клановый сноб, чтобы стесняться своих манер. Точнее сказать, их отсутствия. Когда ещё доведётся так харчеваться, да ещё и практически на халяву?! О том, что заплатить за еду мне пришлось несколькими часами унижения, я в данный момент старался не вспоминать, дабы не портить себе удовольствие.

      Как говорится, во всём нужно искать положительные стороны! Так что когда за мной пришли, я обнаглел настолько, что тянул третий стакан компота, закусывая песочными коржиками, что подогнали сиротинушке сердобольные поварихи. Когда они в очередной раз заглянули в подсобку и увидели, как я сметаю приготовленную ими еду, былая обида растаяла, словно прошлогодний снег.

      А стоило мне упомянуть, что я детдомовский, мол, поначалу опешил, глазам своим не поверил – нас-то так не кормят… Так и просить добавки не потребовалось, она сама собой материализовалась передо мной прямо из воздуха. А вообще, правильно говорят, наглость – второе счастье!

      На удивление, пришла по мою душу не Зеленуха, а Ольга Васильевна собственной персоной. И, судя по тому, как всполошились повара, женщина пользовалась тут определённым авторитетом. Видать, решила скрасить отказ тем, что лично выпнет меня за дверь, дескать, гордись, сама… кто там она, не знаю, тебе такую честь оказала.

      Смешно. Они действительно думают, что мне до этого есть какое-нибудь дело? Как по мне, лучше бы прямо в лицо всё сказали, безо всяких там реверансов. Оно так как-то честнее выходит, а то сплошное лицемерие. Типа, мы бы с удовольствием, но сам понимаешь… А сами-то при этом рады радёшеньки, что от детдомовской крысы быстро избавились.

      – Уже поел? Замечательно, – женщина отказалась от предложенного ей чая и нетерпеливо потеребила часы. – Тогда собирайся. Зайдём сейчас к Фридриху Иосифовичу, чтобы тебе не разгуливать в неглиже по всей школе. Он как раз на месте должен быть. Не по правилам, конечно, но не надевать же тебе то рваньё, в котором приехал. Тем более что его уже, наверное, сожгли. Мало ли какая живность там водилась.

      Задумавшись над значением понятия «неглиже» и о том, насколько оскорбительно оно звучит в применении к моей персоне, я могучим глотком влил в себя остатки компота вместе с сухофруктами. Так и не придя ни к какому конкретному выводу, кроме того что звучит это слово как-то по-бабски и вообще мне не нравится, встал, поблагодарив поварих за еду, чем чуть было не пробил женщин на слезу умиления.

      «Спасибо им тут, что ль, никогда не говорят? – подумал я, но тут же переключился на новую тему. – Шмотьём, значит, хотите откупиться? Да за ради бога! С паршивой овцы хоть шерсти клок!»

      А