Птичий путь. Сергей Алексеев

что он уже давно живет с этим чувством и ничего с собой поделать не может. Вопрос был поставлен ребром: или тебя выводят за штат с последующим увольнением, или иди и служи там, куда приставили. Если бы в тот момент Сторчак пошел ему навстречу и отпустил с миром на оперативный простор, возможно Марат остыл бы к нему и вспоминал бывшего шефа, как вспоминают жену после развода. Но тот настоял, чтоб не меняли начальника охраны, де-мол, никому другому не доверяю, а этот уже испытанный, надежный кадр, готовый подставиться под пулю.

      Однако на самом деле все было не так. Смотрящий не случайно носил свое прозвище и видел состояние подчиненного лучше детектора лжи. Кроме того, он был незаурядной, сильной личностью, обладал командным воинским духом, ни при каких обстоятельствах не сдавался и не подставлял под удар своих; напротив, мог идти до конца, и чем сильнее ему оказывали сопротивление, тем жестче и решительней становился. У шефа было чему поучиться и чему подражать, но при всем том он оставался чужим, даже в команде, за которую играл. Это было невероятное сочетание психологических векторов, все время создавалось впечатление, что есть два Сторчака: один, реальный, здесь, а его двойник там, за некой условной чертой, как тень, которая соприкасается со своим отражением лишь ступнями.

      Вот эту его тень Марат и ненавидел. А ее, бесплотную, всегда скользящую самостоятельно рядом, и любить-то не за что было. Она сама, эта тень, всегда презрительно улыбалась и ненавидела все, что ее окружало, одновременно распыляя, как заразу, то же чувство. Если бы Корсаков был религиозным, он мог бы сказать, что отбрасываемое им отражение есть не что иное, как дьявол, шествующий всюду, где появляется реальная составляющая шефа. Но Марат был далек от всякой веры, возможно потому и обманывал полиграф, ибо, отвечая на хитромудрые вопросы, попросту забывал об отраженной сути Сторчака, и если бы и впрямь пришлось подставиться под пулю, закрыл бы собой ту его половину, которая имела плоть.

      Долгая работа в личной охране начала перестраивать психическую природу Корсакова, и он физически ощущал, как теряет свои природные качества, талант и сам, помимо воли, становится второй тенью шефа. В этом и заключался внутренний протест, спрятать который оказалось невозможно, и потому Сторчак почуял его отношение, однако это не помешало ему приказать начальнику охраны имитировать покушение. Дескать, покажи свои оперативные способности, а я посмотрю и оценю. Задавать лишних вопросов на службе не полагалось, но никто не запрещал задавать их себе. Например, зачем это шефу нужно? Ответ напрашивался сам собой, Сторчак словно провоцировал его: сам привез уже готовый заряд с радиоуправляемым взрывателем и левый, с не пробитыми на заводе номерами, автомат с боеприпасами. Все остальное – место теракта, время и последовательность действий – для правдоподобности Корсаков должен был выбрать и определить сам, не извещая об этом шефа. То есть нападение на Сторчака и двух его телохранителей, всегда бывших рядом, должно было стать неожиданным – он якобы не хотел раскрываться и слагать легенды, доверившись одному