Всадники. Жозеф Кессель

чего? Из-за игры, в которую играют где-то в далеких, никому не ведомых засушливых степях на севере. Пророк велик! Из-за игры! Как будто им не хватает своих собственных игр и в горных селениях, и в зеленых долинах! Люди из Газни и Кабула, из Кандагара и Хазераджата начали перекликаться.

      – Эти бузкаши, про которые нам здесь уши прожужжали, что, разве стоят они наших поединков с шестами?

      – Или что, может, они будут покруче боев баранов?

      – Разве они такие же жестокие, как у нас бои собак с волками?

      – Такие же ужасные, как смертельные поединки верблюдов из-за самок?

      – Как бои перепелов, натасканных на то, чтобы раздирать друг другу горло?

      Так горцы выражали свой протест. А трое в чапанах и еще несколько присоединившихся к ним северян кричали что есть мочи, пытаясь перекрыть шум:

      – Да разве вы можете оценить всю красоту бузкаши?

      – Для вас что кляча, что благородный рысак – все едино.

      – Даже когда вы оказываетесь в седле, со стороны кажется, будто вы продолжаете ехать на ишаке!

      Голоса звучали все громче и громче. Реплики становились оскорбительными. Теперь речь шла уже не об игре, спор теперь затрагивал честь племен, честь провинций.

* * *

      Хозяин чайханы со страхом услышал звон раздавленных, разлетающихся на мелкие кусочки побитых пиал, увидел, как из накренившихся самоваров потекли струйки кипятка. Еще немного, и эти безумцы разнесут все в пух и прах. Хозяин стиснул зубы. Это был массивный мужчина с длинными сильными руками и суровым выражением на плоском лице. Но что он один мог сделать при всей своей силе и решительности? Несмотря на троих своих бачи,[2] старшему из которых было только лет пятнадцать!

      Он кинулся через толпу на дорогу, чтобы позвать на помощь других чайханщиков и шоферов, своих друзей. И тут увидел того глубокого старика с тощей сумой, которому кузнец помог слезть с последнего грузовика, прибывшего из Кабула.

      – Сам Аллах послал его сюда, – воскликнул хозяин чайханы.

      И вернулся в орущую толпу. Но понял, что ему не удастся докричаться до них. Роста он был небольшого, а из-за того, что очень долго прожил высоко в горах, голос у него сделался сиплым. Что делать?

      Тут к нему пробрался младший из помощников, тринадцатилетний бача, и спросил:

      – Что, начинать убирать самовары и посуду?

      – Подожди, – остановил его хозяин чайханы. Он поднял мальчика себе на плечи и приказал:

      – Будешь повторять во весь голос, но только во весь голос, все, что я тебе скажу.

      Бача приложил ладони рупором ко рту и закричал что было силы:

      – Остановитесь! Остановитесь! Слушайте! Слушайте!

      Детская голова, возвышающаяся над всеми остальными головами, и громкий мальчишеский голос привлекли к себе внимание. На мгновение крики смолкли. Все лица, даже самые негодующие, повернулись к бача. А тот продолжал:

      – Зачем так спорить? Я вижу, вижу, как сюда идет тот, кто один, без посторонней помощи, может вас рассудить…

2

Молодой слуга. – Прим. авт.