Ёжики в ночи. Юлий Буркин

Джон нажал одну из боковых клавишей.

      – Сколько? – спросил я.

      – Как договаривались – триста двадцать.

      – Давай проверим, что ли.

      – Джон пошевелил пальцами, а соответственно и клавишами под ними, и из-под его руки раздался мой сдавленный (а мне-то казалось, я спрашиваю небрежно) голос: «Сколько?» Джона: «Как договаривались – триста двадцать». Снова мой: «Давай проверим, что ли». Джон щелкнул клавишей «стоп».

      – Порядок, – сказал я, вытаскивая из внутреннего кармана приготовленную пачку денег, – пересчитай.

      – Неужели купишь? – сделала большие глаза Портфелия. Я хотел отшутиться, сказать что-нибудь такое, что сбило бы торжественность ее тона и еще более возвысило бы скромного меня, но персональный пижон, таящийся в каждом из нас, опередил меня:

      – Ну конечно, Леля. В нашей работе – вещь незаменимая. На стороже твоем сейчас и испробуем.

      – Да-а, – протянул Джон, добравшись до последней купюры, – «трудовая копейка». Бывает, считаешь, червончик к червончику льнет, да похрустывает. А тут – больше трояка бумажки нет. И те – как портянки.

      Меня заело:

      – Мы, понимаешь, Джон, лопатой деньги не гребем. Как некоторые.

      – Что ли, как я? Когда это было?.. – скорчил он мину. – Нынче-то – дела безалкогольные. Это раньше «товарищ с Востока» шлеп об сцену четвертаком: «Генацвале, – дурачась, Джон произнес эту фразу с акцентом, – скажи, чтобы все слышали: эта песня – от Гиви. Для прекрасной блондинки за соседним столиком…» И так – раз пятнадцать за вечер.

      – А сейчас? – участливо поинтересовалась Портфелия.

      – А-а, – горестно махнул рукой Джон. – Сейчас для прекрасной блондинки им и рубля жалко. На зарплату живем. А она у нас… Но не это даже главное. Раньше – на работу, как на праздник. Придешь, люди – хмурые, одинокие. А к концу – веселые все, парами расходятся. Сердце радуется. А теперь? Как сычи. Только смотрят друг на друга. Суп жрут.

      Портфелия огляделась и прыснула, прикрывшись ладошкой:

      – Точно, суп!

      Джон явно забавлял ее, и она огорчилась, когда перерыв кончился, и его позвали на эстраду.

      – Пойдем, – поднялся я.

      – Толик, миленький. Давай посидим еще, послушаем. Все равно же скоро закрывать будут. А спешить нам некуда. Ну?..

      – Ладно, – согласился я, – тогда пойдем танцевать.

      Джон опять подсел к нам.

      – Все. Окончен бал. Пусть в тишине посидят.

      – Нравится мне твоя работа, – усмехнулся я.

      – Мне и самому, – не заметил он иронии.

      – А жена вас не ревнует? – игриво спросила Портфелия. – Вас каждый день так поздно нет дома. А здесь столько женщин, и каждая старается быть красивой. Ведь так?

      – Меня нельзя ревновать. Потому что я очень честный.

      Портфелия прыснула снова.

      – Нам пора, – напомнил я больше даже не от необходимости, а из ревности. Уж я-то знал, какой Джон честный.

      – А куда вы?

      – Какая бестактность, – деланно возмутился я, – особенно по отношению к девушке. Я всегда подозревал, что ты – толстокожая