Братья. Игорь Востряков

Ну, вот и хорошо, Будем считать, что познакомились, – удовлетворенно сказала она. – Зовут меня Мария Васильевна. Идем-ка, дружок, я тебе твою комнату покажу.

      Через час после вселения Владика в комнату ее обитатели Никита Бодуля по прозвищу Кит и Аркашка Полесов, прозванный за чрезмерное пристрастие к еде Бегемотом, знали о нем почти все. И то, что он единственный наследный сын министра юстиции в Аргентине, и что мать его француженка, а сам он турецко-подданный.

      – Кто, кто? – изумился Кит.

      – Турецко-подданный, – невозмутимо повторил Владик, – вы что, кореша, не верите? Видать газет не читаете. А в Аргентине, к вашему сведению, государственный переворот был. Папаню, как водится, по балде мешалкой! Хорошо, что за день до переворота успел он нас с мамкой в Турцию отправить, на солнышке погреться.

      – Почему в Турцию, а не в Африку? – спросил Кит. – В Африке теплее…

      – Теплее-то теплее, только и там перевороты чуть ли не каждый день. А в Турции спокойно. Черное море, золотой песок. Стали мы жить на папашкиной дачке. Малюсенькая такая дачка, комнат на двести, яхты у причала стоят, автомашины у подъезда дежурят, слуги бегают. Прямо в постель мороженое подают небольшими тазиками, килограмм по пять. Житуха, кореша! – Владик даже зажмурился. – только стал я замечать, задурила моя французкая мама. Короче, влюбилась она в одного турецкого пашу. Хоть бы паша был как паша, а то ведь одна видимость. Тощий, как селедка, и злой. Хотите верьте, хотите нет, но было у этого паши одиннадцать жен. Моя мамка стала двенадцатой. Записали меня в турецкое подданство. Залопотал я по-турецки, в ихнего аллаха стал верить. За каждую провинность сечет меня паша плеткой, как любимого сына. В школу не пускает. Неграмотному, говорит, жить легче. Папашкину дачку продал за три цены какому-то толстому приятелю. Разозлился я и решил делать революцию. Угнал ночью бывшую папашину яхту и махнул в Россию через все Черное море. Только заарканили меня российские пограничники. Дуй, говорят, турчонок, до дому! А куда дуть? К тощему паша, что ли? Кое-как уговорил. Забрали меня – и отправили вместе с яхтой в приемник-распределитель!

      – И яхту в распределитель? – хихикнул Кит.

      – И яхту, невозмутимо продолжал Владик, – сам посуди, на кой черт она пограничникам сдалась? У них же катера! В распределителе и выучился я русскому языку, а потом сюда направили. Одно во мне только, кореша, турецкого и осталось…

      – Врешь ты все, – не очень уверенно сказал Кит, – уж больно складно врешь. Выучил и врешь.

      – А ты, корешок, не сучи ногами в стенку! – назидательно сказал Владик. – Хошь верь, а хошь нет, но осталась во мне вера в мусульманского бога. Привык я там ихнему аллаху молиться!

      – В самом деле, что ли? – спросил Кит.

      – В самом деле… Это у них «намаз» называется…

      В коридоре закричали «Отбой!», и все засуетились, разбирая постели и укладываясь.

      – Эй, Кораблев! – не унимался Кит. – Ну какой же ты турецко-подданный, если у тебя имя и фамилия русские?

      – Так и быть, объясню тебе, темному, – сокрушенно покачал головой