Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория. Юрий Вяземский

она, чтоб ее праздник открыт был для всех,

      И призывает жить всласть в цветущие годы,

      А о шипах позабыть при опадении роз.

      С позволения сказать, ложбины, а точнее – лежбища, отыскивал на пирах и попойках. С Юнием Галлионом и с Помпеем Макром, когда им надоедало осаждать и вычислять своих купидонок, переодевшись в дрянные одежды, отправлялись в харчевни и кабаки, в общественные бани, в Мраморную гавань к матросам на корабли. Случалось, примыкал к Эмилию Павлу и Юлу Антонию, которые приводили его в пышные застолья к распутникам-сенаторам, щеголям-всадникам и толстосумам-вольноотпущенникам.

      Званый обед – тоже славная вещь для любовных походов,

      И не единым вином он привлекает мужчин.

      Брызги вина увлажняют пернатые крылья Амура –

      И остается летун, отяжелев, на пиру…

      Из птичьих кустов самым богатым добычей считал цирк. Тут можно было, как он это потом опишет в своей «Науке», не разговаривать знаками пальцев и не ловить тайные взгляды в ответ, а сесть рядом, подушку под локоток подложить, к ногам поставить вогнутый валик, веером обмахивать, речью зацепиться, боком прижаться, на соседа из заднего ряда накинуться, чтобы –

      В спину ее не толкал грубым коленом своим!..

      Цирк – на первом месте. А на втором – амфитеатр:

      Здесь над кровавым песком воюет и отрок Венеры –

      Метко он ранит сердца тем, кто на раны глядит.

      На третьем месте – театр:

      Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву –

      Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.

      Модные птички на модные зрелища рвутся:

      Толпы красавиц текут, в лицах теряется глаз.

      Все хотят посмотреть и хотят, чтоб на них

      посмотрели, –

      Вот где находит конец женский и девичий стыд.

      – Не трогай левое плечо! Оно у меня сегодня болит! – вдруг капризно вскричал Эдий Вардий и с раздражением вытолкнул из-под лица бархатную подушечку.

      XI. – Чем брал, спрашиваешь?! – продолжал Гней Эдий, поначалу сердито, но быстро вдохновляясь и теряя сердитость. – Нет, за внешностью своей в ту пору не следил, на щеголя не был похож; ростом не вышел, красотой не блистал, зачем-то на мизинце отрастил длинный ноготь… Прежде всего, брал напором. Он сам говорил, что перед его стремительностью и внезапностью мало кто мог устоять. И еще говорил, что ему помогает «бесстыдное бешенство желаний» – любимое его выражение.

      К бешенству желаний, которым с некоторых пор преисполнился этот худенький двадцатилетний юноша, которым кипел и брызгал, словно окутывая паром, он присовокупил оглушительное красноречие и головокружительную лесть. Наметив себе жертву, нацелившись и прыгнув, Кузнечик буквально оглушал ее своим жарким стрекотом, очаровывал призывным пением. Глаза его загорались вдохновенным огнем, холеные кисти рук птицами взлетали ввысь, голос наполнялся чарующим очарованием.

      Льстил, вроде бы, грубо, но точно в цель, так что жертва грубости не чувствовала, а испытывала