Святая Русь. Княгиня Мария. Валерий Александрович Замыслов

Пресвятая Богородица, – перекрестилась Олеся. – Жив, выходит, Петр Авдеич.

      Подождав, когда на поляну выберутся остальные сани, Олеся взяла на руки младшенького Васютку и, поскрипывая белыми валенками по искристому, кипенно-белому снегу, пошла к избе.

      Бортник, не слыша, что творится за оконцами, затянутыми бычьими пузырями, ладил новую пчелиную колоду и, когда дверь с тягучим скрипом распахнулась, от неожиданности едва не выронил из рук топор.

      – Можно ли к тебе, Петр Авдеич?

      – Олеся Васильевна?! – радостно встрепенулся бортник. – Какими судьбами, голубушка? А я уж подумал, ведмедь в избу вломился… Давай сынка-то на лавку.

      Олеся виновато вздохнула.

      – Не одна я, Петр Авдеич. От татар укрываемся. Лазутка к тебе надоумил. Ты выйди-ка из избы.

      Петруха вышел и обмер. Батюшки-светы! Да тут, почитай, целая деревня привалила. Одной ребятни десятка три. Да где эку ораву разместить?

      – То моя вина, Петр Авдеич. Лазутка-то меня одну с родителями посылал, а я, видишь ли, и других с собой прихватила. Теперь сама вижу, что неладное сотворила.

      На Петруху выжидательно уставились хмурые мужики. Бабы же поглядели, поглядели и, взяв с саней ребятишек, рухнули на колени.

      – Ты уж не гони нас, милостивец. Христом Богом просим!

      Петруха от смущения сел на крыльцо, заморгал белесыми глазами и развел руками.

      – Чай, не князь. Поднимитесь, православные. Всех приму. И в тесноте людишки живут, а на просторе волки воют. В лихую годину чем смогу, тем и помогу.

      Полная изба набилась ребятни, а мужикам и бабам притулиться негде. Но Петруха успокоил:

      – Есть сарай с сеновалом, конюшня, баня. Разместимся на первых порах. А завтра начнем избенки рубить. Сосны, слава Богу, хватает. Почитай, уж март приспел, солнышко пригревает. Проживем, ребятушки.

* * *

      Конь Лазутки выехал на лесную поляну с другой стороны: Скитник ведал иные потайные тропы.

      – Мать честная! – ахнул Лазутка, глазам своим не веря. На поляне выросли несколько маленьких избушек, с такими же маленькими дворишками. А подле них, радуясь погожему майскому дню, носились десятки ребятишек. Один из них, лет пяти-шести, вдруг остановился и с радостным криком кинулся к всаднику:

      – Батя! Батеня-я-я!

      Лазутка спрыгнул с коня и подхватил на руки старшего сына.

      – Никитушка!.. С матерью все благополучно?

      – А то как же, – важно отвечал Никитка. – Мамка моя за старосту, ее все слушаются.

      – Ишь ты, – крутанул пышный ус Лазутка. – Мамка в избе у бортника?

      – А где ж ей быть? Снедь готовит.

      А Олеся (вот уж сердце-вещун!) вышла с липовой кадушкой к журавлю. Увидела высокого молодого мужика в голубой льняной рубахе, и кадушка выскользнула из ее руки.

      – Лазутка! Любый ты мой!

      Счастливо заплакала, зацеловала, заголубила, и лишь спустя некоторое время, когда на руках супруга оказались все трое ребятишек, обо всем поведала, добавив в конце:

      – Ты уж не серчай на меня. К отцу и матери я припоздала. А мужиков и баб с ребятенками пожалела, ослушалась тебя и с собой