По строкам лавандовых книг. Часть 2. Екатерина Терлецкая

ава 1

      Запах сырости и грибка проникает в самые легкие, отвлекая внимание от назойливого звука капающей воды. Она собралась под крышей после дождя, и теперь, маленькими капельками, монотонно падающими в огромную лужу посреди комнаты, или подвала (сама не знаю, что это) окончательно сводит меня с ума. На уроках истории нам рассказывали, как в древние времена рабов и пленных подвергали подобной мучительной пытке, доводили до исступления, со мной этот фокус не работает, потому что парочка диагнозов из ряда психических расстройств у меня уже есть. Я не знаю сколько времени здесь нахожусь, и что сейчас за время суток, здесь постоянно темно, свет падает только от периодически мигающей лампочки – коротят провода.

      Бетонные стены и пол в углах поражены глубоким грибком, похоже вода тут стоит всё время, а не только во время дождя. После того, как моё тело превратили в фарш, избивая не один час, я не чувствую холод от бетона, это невозможно, каждая клеточка горит огнем, зато я могу спокойно лежать, прислонив щеку к полу и не переживать, что замерзну, наоборот, так даже легче. Сложно определить, как давно я так лежу, за это время я успела предположить, что у меня множество внутренних переломов, и наверняка внутреннее кровотечение. Возможно смелые предположения преувеличены, ведь я могу шевелиться, хоть и не хочу, это заставляет тупую боль отзываться резкими вспышками острой. Иногда я теряю сознание и за последнее время, это лучшие минуты в моей жизни.

      С момента как я впервые открыла глаза, особо скучать мне не приходилось, я была полностью поглощена новой игрой – отличала реальность от сумасшествия. После салочек с собственным разумом в происходящем выстроилась логическая цепочка, и я смогла ответить себе на ряд вопросов. К примеру, я определила: это всё реальность, ведь я чувствую боль, а в лавандовых кошмарах есть только страх перед болью; я точно знаю, прошло не менее трех дней с момента провала задания, ведь гематома на виске стала понемногу спадать. Я горжусь собой, я смогла удержаться от приступа и осталась в здравом рассудке. Пока смогла…

      В промежутках между перекурами (судя по запаху от формы), двое солдат мятежников возвращают меня в детство, так что, если я всё же увижу когда-нибудь Прим нужно не забыть ему сказать, что он проспорил мне упаковку клубничных жвачек и самодельный лук со стрелами, и не какой-нибудь, а именно тот что Брут смастерил для него миллион лет назад.

      В тот далекий день, когда добрый соседский мальчик предложил свою верную дружбу, мы сидели под звездным небом до самого утра с разговорами, что заставили меня забыть о всех проблемах, и он спросил: «Чего ты хочешь больше всего на свете?», а я не задумываясь ответила самую большую глупость, которая только могла прийти в голову: «Хочу машину времени». Помню, как перебрала в мыслях все самые неприятные моменты жизни подбирая подходящий день куда хотела бы вернуться, а Прим смеялся и утверждал, что это невозможно. «Конечно невозможно» – подумала я, но сказать это в слух было недопустимо, и мы спорили до тех пор, пока мальчик не пообещал мне упаковку клубничных жвачек и свой любимый лук, уверенный в том, что я никогда не выиграю этот спор.

      У меня были большие надежды на будущее с его новыми технологиями, а в итоге вернуть меня в самые страшные моменты детства удалось двум солдатам с помощью обычного мокрого полотенца. Интересно, где таким несложным и извращенным хитростям издевательств только учат? Все дети проказничают и вредничают, как правило, наказанием за детские шалости служит самый темный угол в доме, где нужно стоять пока не осознаешь всю безрассудность своего поведения, ну или пока не решишь, что признать мамину правоту и вывесить белый флаг применения, лучше, чем стоять и ждать пока тебя съест таракан или ещё чего хуже – мокрица. Моим воспитанием занимался отчим, и только когда мама не видела.

      Как мама не старалась каждую субботу отмыть хлоркой угол возле шкафа в подвале, но плесень никуда не уходила. Грибок становился менее заметным, но вскоре нарастал снова, из-за чего запах сырости был неотъемлемой частью подвала, куда Матис приводил меня для наказаний. Если вина была не доказана, он ставил меня лицом в тот самый сырой угол и заставлял стоять до тех пор, пока я не признаю вину, а если доказана, наказание было интересней: он брал мокрое полотенце, выкручивал своими сильными руками из него всю воду, сматывал в широкий жгут и бил до тех пор, пока я не попрошу прощения с десяток раз, не меньше. К подсчету принимались только искренне мольбы о прощении, поэтому от начала наказания и до его окончания, приходилось не менее двадцати трёх ударов по телу. Боль от такого удара похожа на внутренний перелом, но фактически они не оставляют следов. Никакие мои: «Пожалуйста не надо!» не помогали, и конечно же маме говорить было запрещено.

      Я старалась быть хорошей девочкой, но получилось не так хорошо, как хотелось бы. Однажды, подонок Матис наказал меня за то, что мама всю ночь успокаивала меня после очередного приступа лавандовых кошмаров, я не выдержала и рассказала всё матери, но она не поверила, а только обиделась и обвинила в том, что я не рада её женскому счастью и добиваюсь развода. Так получалось, что из-за моего эгоизма она останется одна с двумя детьми. Я проплакала целый