Показания поэтов. Повести, рассказы, эссе, заметки. Василий Кондратьев

записанные в строку переводы древнегреческих классиков, выполненные Иваном Мартыновым, импровизаций итальянца Джустиниани – сделанные Степаном Шевырёвым, «Стихотворения в прозе» Ивана Тургенева или – если взять другой язык и другую традицию – «Песни Мальдорора» Лотреамона или значительная часть «Лета в аду» Рембо, несомненно, являются стихами. А записанные в столбик, как стихи, современные нам сюжетные «Триптих» Саши Соколова или роман «Гнедич» Марии Рыбаковой – все-таки предстают очень хорошей прозой. Так что я дополнил бы чисто графический критерий мнением самого автора; это по-настоящему немного, но хоть что-то.

      Чтобы разговор наш оставался предметным, приведу ниже этот текст «Чая и карт-посталей», во многом не менее значимый для Кондратьева в 1990–1991 годах, чем «Предчувствие эмоционализма», в авторской записи, целиком:

Чай и карт-постали (стихи из книги «Александра»)

      1

      пунктиры, они облекают чаепитие с облаками. Любитель любви, чашечница на веранде

      утро пчёл, золотое по Петербургу

      (мы) бродили, полные изумления. Геодезия в правилах припоминания снов. Тело города, скрытое сетью вен и неисчислимых капилляров. Картина двух. Сюда же относят виды фигур,

      испещрённые звёздами и планетами. Посреди поля девушка, платье её состояло из глаз, широко раскрытых

      навстречу, как показалось, станция уведомления.

      2

      Звуку быть, пойман

      от руки в жесте. Из шага

      в лицо. Образ места. Область полна

      измышления: трудность

      когда смысл мечтается. Я вспоминаю,

      он говорил, о предметах невнятных и разных

      в изображении. Сны съедали стекло

      стен. Игроки промолчали, вокруг.

      Была ли

      она здесь, шепталось в воздухе

      или обман? помеха окна? кому говор пчёл правилен?

      Слепящие сумерки, тёмного зеркала (псише)

      отпечатления озеро. Взгляд

      ещё одного Нарцисса, лексика сентимента,

      слеп к бессмыслице. Но не то в отражении.

      Он проступил зеркало, разбивая стекло, как

      в брызгах кричал, бешеный. Где

      помещение взору. В молчании полноты

      он сказал, предпочтение речи незримому

      взгляд уйдёт, обтекая ручьём

      то, о чем говоришь, бессмертно. Предметы

      наречия. Тень романа сквозит, архитектура событий

      и солнце. Дороги помнили случай. По карте

      сеть путей ветви вздоха пространства, прелестного

      восхищению. Стать

      четыре

      к восходу (Гекаты) краденый, перекрёсток

      псы у стремени. Ночью быть.

      3

      Счастливый речью, блаженному вслух небо на восходе приятно. Вечер цикады, звон зной ручья под платаном. Или поле? Прекрасна и верба: дуновение тенистых цветов, сумерки о недвижном

      намёки