Показания поэтов. Повести, рассказы, эссе, заметки. Василий Кондратьев

он, как я имел возможность в этом убедиться, со скоростью и легкостью, с которой опытный музыкант играет на своем инструменте). Отвлечение от окружающего находил в письмах «на волю» (он потом не раз сравнивал опыт позднесоветской армейской службы с заключением) и в сочинении стихов. Одним из его корреспондентов стал Аркадий Драгомощенко, чуть не единственный неподцензурный ленинградский автор старшего поколения, кто в полной мере мог оценить поиски юного Кондратьева7. «Я вернулся в Петербург (хотя такого города, строго говоря, еще не было) осенью восемьдесят восьмого года. Должно быть, осенью. Это было как раз обычное здесь смутное время года, когда в городе день за днем путаются признаки всех четырех сезонов, метелица, солнечный теплый ветер, грозы, паводок; только вечера стали кстати и скорее смеркаться…» – вспоминал Кондратьев первые впечатления своей снова вольной жизни в «Бутылке писем», вошедшей в его единственный прижизненный сборник прозы «Прогулки», к которому мы еще не раз вернемся8.

      Итак, на излете советской эпохи и внутри эстетически противостоящей ей неподцензурной литературы – в нашем кругу – возник явно гениальный юноша (в 1988‐м, сразу после демобилизации из армии, Кондратьеву исполнился 21 год), который в течение последующих четырех-пяти лет попытался осуществить то, чего вся русская литература не смогла полностью осуществить в течение последующего тридцатилетия (1988–2018): очистить наше сознание от шелухи и вернуться к предельным формам разговора о самых значимых в общезападном контексте, которого мы, русские, неотъемлемая часть, вещах – о свободе воображения и о свободе вообще, а также об их пределах, о травме творимого, в том числе и нами самими, насилия9 (т. е. в конечном итоге снова о свободе), о совместном действии в культуре ради будущего (т. е. к разговору о предшественниках и о контексте) и о том, что нас может ради этого действия объединять. Многим из нас с самого начала было ясно, что мы имеем дело с личностью исключительной10. Вызов, брошенный Василием Кондратьевым и себе самому, и ближайшему окружению, и русской культуре в целом, был таков, что окончательные ответы на многие сформулированные тогда вопросы мы получаем только сейчас. С этим связана – по крайней мере у пишущего эти строки – непрерывность внутреннего диалога с Кондратьевым, невозможность принять факт его физической смерти.

      Способу, каким Кондратьеву удалось бросить столь мощный вызов и окружающему, и себе самому, т. е. его поэтике и отчасти его биографии, и будут посвящены последующие страницы.

2

      Василий Кондратьев начинал с совершенно ни на кого не похожих стихов. Поэтом он остался до конца, сменив «узкое» понимание поэзии на «расширительное». Собственно, такого расширительного понимания поэзии он хотел всегда, о чем говорил мне не раз в 1989–1990 годах, противопоставляя его господствовавшим

7

О чем подробно см.: Драгомощенко А. Станствующие/Путешествующие // Митин журнал. 2001. № 59. С. 516–518.

8

Кондратьев В. Прогулки. СПб.: Митин журнал; Борей, 1993. С. 16.

9

А Кондратьев, прошедший через опыт позднесоветского армейского стройбата, считал его в моральном смысле сравнимым с опытом сталинских лагерей, о чем говорил не только в личном общении, но и в написанном незадолго до гибели очерке «Испытанное постоянство» (май 1999-го): «…Когда [я] служил [в Карелии] в одном из военно-строительных отрядов, производивших заготовку и обработку леса… [то] смог получить определенное живое представление о системе репрессий в России, о которой читал [до того] у Шаламова и у Домбровского, потому что с тех пор нравы и условия труда не слишком, честно говоря, изменились».

10

Внешности Вася был чрезвычайно располагающей: светловолосый, куда-то летящий, но очаровывало сильнее не это, а ум, целеустремленность, твердость суждений. Глеб Морев недавно сказал мне, что многие его суждения были тверды и неизменны с самого начала их знакомства, произошедшего еще тогда, когда Глеб учился в 27‐й школе Ленинграда (с углубленным преподаванием литературы в старших классах), которую Кондратьев, на год его старший, только что закончил.