Тридцать три – нос утри…. Владислав Крапивин

зада расцвечена красными и белыми полосами.

      Ясно стало, что Зинулин одноклассник одет в костюм, сшитый как бы из американского флага. Такая мода появилась пару лет назад. На рубашке сзади обычно красовался разлапистый штатовский орел или ковбой на вздыбленном мустанге.

      Каждый раз, когда на глаза попадался такой вот “амэрикен бой”, Винценнт Аркадьевич усмехался и думал: а что, если бы он, Винька Греев, полсотни лет назад пришел бы в школу в таком вот наряде? Или появился бы в нем на улице Зеленая Площадка? Весь окружающий мир встал бы на уши! Мало того, что такая девчоночья пестрота! Она еще и американская. “ Трумэн! Генерал Макартур! Поджигатель войны!”

      Все на свете меняется: и моды, и политика…

      Лавочкин между тем выпрямился, повернулся. Отряхнул и заправил в мятые шорты куцую рубашонку. Она была заметно полинялая: видать костюм служил Вовке не первый год. Вовка поправил лямки рюкзачка, расставил крепкие, покрытые майским розоватым загаром ноги, сунул пальцы в кармашки у пояса и глянул вверх.

      Лицо у Лавочкина было скуластое, нос вздернутый, с двумя аккуратными дырками, толстогубый рот – приоткрыт. Вовка водил по губам кончиком языка и о чем-то размышлял. Кажется, о серьезном. Возможно, он видел в небе что-то свое, незаметное для других.

      Винцент Аркадьевич ощутил к незнакомому Вовке симпатию.

      – А почему Печки-Лавочки? Глупое прозвище.

      – Ничего не глупое! Из-за фамилии…

      – А чем плохая фамилия? Был в свое время такой ученый, знаменитый конструктор боевых самолетов!

      – Ну, так это конструктор – знаменитый. А наш-то Лавочкин просто “Вовка – не боли головка”…

      – Вы его еще и так дразните?!

      – Ага… Только не часто. Он такой. Терпит-терпит, а потом как бросится! Не дай Бог, если догонит!

      – А что сделает?

      – Мне один раз чуть косу не выдрал.

      – Ну и правильно.

      – Ничего не правильно! Ты ведь не знаешь, в чем дело!

      – Я знаю тебя.

      – А я его тоже огрела. Он даже ревел, вот…

      Сообщив это, Зинула надулась. Всерьез. А Вовка Лавочкин между тем еще раз поправил рюкзачок и деловито удалился из поля зрения.

      Зинаида тяжело сопела. Чтобы смягчить обстановку, Винцент Аркадьевич примирительно сказал:

      – А зачем ему дневник-то прятать? И почему он с рюкзаком? Ведь каникулы же у вас!

      – Каникулы у тех, кто добросовестно учился в году, – с ощутимым самоуважением сообщила Зинуля. – А такие, как Лавочкин, будут заниматься до тридцать первого мая. А кое-кто и дальше. Так решила наша завуч Венера Григорьевна.

      “Ясно, что за Венера” – сказал себе Винцент Аркадьевич. И опять посочувствовал в душе Вовке Лавочкину.

      – А что, неужели он двоечник?

      – Не двоечник, а… оннепредсказуемый ! Так говорит Анна Сергеевна. В этом все дело.

      – Не понимаю…

      – Ну… от него не знаешь, чего ждать! То пятерки, до еле на троечках ползет! То тихонький ходит всю неделю, а то… в субботу притащил во-от такую брызгалку! С мягкой