Тридцать три – нос утри…. Владислав Крапивин

сморщился. Только стало все получаться и нате вам!

      Поскреблись опять. Тьфу ты… Он встал, открыл.

      – Деда, можно я у тебя немножко посижу?

      – С чего такая честь?

      – Ну… так просто… – Зинуля со сдержанным кокетством переступала на пороге. Она была в свитере с желтыми павлинами. А ноги обтянуты чем-то шелковым, тускло-желтым с искорками. Значит, все-таки вытребовала у мамаши что хотела.

      – Не воображай, пожалуйста, что я буду восхищаться твоим “латунным блеском”. Я работаю.

      – Ну и работай. А я посижу тихонько.

      Что тут поделаешь? Все же родная внучка…

      Она забралась в старое велюровое кресло, чихнула от поднявшейся из обивки пыли и притихла. Ну и ладно…

      “Следующее Винькино впечатление, – начал писать Винцент Аркадьевич, – игрушечный медный паровозик. Винька увидел его у маминых знакомых, когда оказался там в гостях. Паровозик был чуть больше спичечной коробки, но в то же время казался Виньке настоящим. И удивительно красивым! Его ювелирные детальки отливали латунным блеском…”

      Ну, подвернулись словечки! Как же тут не вспомнить ненаглядную Зинулю! И она словно отозвалась:

      – Деда…

      – Что скажешь?

      – А можно… я немножко посмотрю в твою трубу?

      – Надо же! Мне казалось, что тебя и твою маму сей предмет ничуть не интересует.

      – Интересует…меня…

      – Ну, садись, смотри… Подожди, я сделаю пониже…

      Винцент Аркадьевич укоротил “ноги” подставки, чтобы окуляр длинной подзорной трубы оказался на уровне Зинулиного лица (та уже устроилась на табурете).

      – Только не дергай трубу, поворачивай плавно.

      – Я осторожненько…

      Винцент Аркадьевич опять сел к столу. Пожалуй, истории с паровозиком надо посвятить отдельную небольшую главу. Так и напишем: цифра два, “Медный паровозик”…

      – Зинаида, что ты так пыхтишь и возишься! Не даешь сосредоточиться.

      – Сиденье твердое…

      – Нежности какие!

      – Это у тебя нежности. Я тихонько пыхтю, а ты сразу злишься. Я не виновата, что у тебя не пишется.

      – У меня все прекрасно пишется!

      – Ты роман сочиняешь, да?

      – Что за глупости! Не роман, а ме-му-ары. То есть воспоминания. И не сочиняю, а пишу про то, что было.

      – Вот потому и не получается.

      – Почему “потому”? Ну-ка объясни, если ты такая умная.

      – Потому что не интересно. Мама говорит, что воспоминания бывают интересные, если человек путешественник или артист. А когда он всю жизнь в одном городе, в одном институте… Ну, ты чего! Это мама говорит, а не я.

      Винцент Аркадьевич посопел, успокоился и веско разъяснил:

      – Она хотя и твоя мама, но в то же время моя дочь. И это дает мне право сказать, что она круглая дура.

      – Неправда!

      – Во-первых я не всю жизнь в одном городе провел, бывало всякое. Иногда такое, что лучше бы и не надо… А во-вторых, самое интересное в жизни не путешествия и приключения,