Пять красных селедок. Девять погребальных ударов. Дороти Сэйерс

сколько у него было при себе. Наверняка поинтересуются его счетом в банке.

      – Странно, что в наших краях объявился грабитель, вы не находите?

      – Ну, не знаю. Может, в холмах и обосновался какой-нибудь бродяга.

      – А если Кэмпбелл просто упал и разбил голову о камни? Разве такого не могло произойти?

      Уимзи мысленно застонал. Его начала утомлять необходимость уклоняться от прямых ответов на многочисленные вопросы художника: все вокруг желали знать одно и то же, – поэтому лорд Питер ответил весьма расплывчато:

      – Все это выглядит именно так. На вашем месте я бы спросил у доктора, осматривавшего тело.

      – Он ничего мне не скажет. Как и вы.

      Несколько минут Фергюсон молча наносил на холст мазки. Уимзи показалось, будто он делает это как-то рассеянно и необдуманно, и поэтому его светлость совершенно не удивился, когда художник внезапно швырнул палитру на стол и, развернувшись, резко проговорил:

      – Послушайте, Уимзи, не слишком хорошо с вашей стороны прикидываться, будто вы ничего не знаете, когда на самом деле вам все известно. Есть ли какие-то сомнения в том, что Кэмпбелл умер тем же утром, когда его нашли?

      Уимзи почувствовал себя так, словно ему нанесли удар в солнечное сплетение. Что заставило Фергюсона задать этот вопрос? Неужели он выдал себя, мучимый угрызениями совести?

      – Почему вы спросили? – поинтересовался Уимзи.

      – А почему вы не можете дать мне хотя бы один прямой ответ?

      – Ну… это такой странный вопрос. Я хочу сказать… Вам, наверное, не рассказали о картине?

      – О какой картине?

      – О той, что рисовал перед смертью Кэмпбелл. Краски на ней были еще сырые, когда его обнаружили. Значит, тем утром он был жив. А иначе, как он ее нарисовал?

      – А! – Фергюсон шумно выдохнул и снова взял в руки палитру. – Нет, об этом мне ничего не говорили. Что ж, тогда все ясно.

      Он сделал пару шагов назад, запрокинул голову и, прищуришись, принялся обозревать результат своей работы.

      – И все же, почему вы спросили?

      – Что ж… – Фергюсон взял мастихин и стал счищать с холста только что нанесенную на него краску. – В общем, полицейские задавали мне множество вопросов, вот я и подумал… Послушайте… Возможно, вы подскажете, как быть.

      – Что вы имеете в виду?

      – Полицейские сразу взялись проверять мои передвижения начиная с вечера понедельника. Это оказалось нетрудно, поскольку я сел в поезд до Глазго, отправлявшийся в девять ноль восемь и провел в городе целый день. Но я должен был признаться, что весь вечер понедельника находился здесь. И вот тут-то они в меня вцепились мертвой хваткой.

      – Неужели? Вот это да!

      – Вот почему я задал вам тот вопрос. Ужасно неприятно, если возникли какие-либо сомнения относительно того, что во вторник утром Кэмпбелл был еще жив.

      – Насколько мне известно, хотя я знаю далеко не все, человек, у которого есть алиби на утро вторника, может ни о чем не беспокоиться.

      – Рад это слышать. Я переживаю не только за себя. Никому