Сказки Севки Глущенко. Владислав Крапивин

ветер пропитал жесткое сукно льдистым воздухом, и от мамы пахло веселой зимой.

      Мама торопливо разматывала пушистый платок. Севка поднял на нее глаза:

      – А ты почему так рано? Говорила – собрание…

      – Собрание получилось короткое… А ты что, не рад, что я пришла?

      – Наоборот, – солидно сказал Севка. – Просто удивился.

      Мама оглядела комнату:

      – Я смотрю, ты тут поработал. Опять на кровати сооружение.

      – Сейчас уберу.

      – Вот-вот, убирай… А я печку растоплю, сварю макароны на молоке…

      – И с сахаром, – облизнулся Севка.

      Скоро печка гудела, стреляла, потрескивала и свистела, будто она топка скоростного паровоза. А кастрюля на плите пфыкала, как паровой котел. Мама кинула в нее целую охапку сухих трескучих макаронин (Севка ухватил одну и сунул в рот, как папиросу).

      Печная дверца была приоткрыта, чтобы усилить тягу. Севка присел перед ней, стал смотреть на огонь и толкать в щель кусочки коры и щепочки. Вечер обещал быть прекрасным.

      Но мама разбила Севкины мечты. Она со вздохом проговорила:

      – За уроки ты, конечно, не брался…

      – Ну, мама… – осторожно сказал Севка. – Ну можно же завтра.

      – Знаю я это «завтра». Будут сплошные кляксы… Пока варятся макароны, садись и сделай хотя бы упражнение по письму.

      – О Господи, ну что это за жизнь такая, – сокрушенно произнес Севка, надеясь разжалобить маму. – Только сел человек погреться…

      – Если человек будет канючить, он не получит подарок…

      – Какой? – Севка пружинисто встал.

      – Какой просил.

      – Ручку? – осторожно спросил Севка.

      – Ручку, ручку…

      Севка забыл, что надо всегда быть сдержанным. Он затанцевал вокруг мамы, как вылеченные обезьяны вокруг доктора Айболита. И мама, смеясь, достала из сумки подарок.

      Это была металлическая коричневая трубка. С двух сторон из нее торчали, как тупые пистолетные пули из гильзы, блестящие колпачки. Вытащишь один – там перо. Переверни колпачок, вставь тупым концом в трубку и пиши. А во втором – карандашный огрызок. Если писать таким коротышкой, его и в пальцах не удержишь, а в трубке он – как настоящий большой карандаш.

      Но главное – сама трубка. Это было оружие. Из нее отлично можно стрелять картофельными проб-ками. Надо зарядить трубку с двух сторон, крепко надавить сзади карандашом, и передняя пробка – чпок! – вылетает как пуля. В последние дни такое чпоканье то и дело слышалось в Севкином классе. Особенно на уроках чтения, пения и рисования, когда не надо писать и решать. Стреляли счастливчики, у которых были трубки. У Севки не было. Вот он и просил у мамы несколько дней подряд.

      Мама, судя по всему, не догадывалась, зачем Севке эта ручка. Думала, что просто ему нравится такая: блестящая, с карандашиком. А сам Севка насчет стрельбы не объяснял. Не то чтобы скрывал специально, а зачем лишние подробности…

      Попрыгав, Севка опять стал сдержанным и потащил