Другое настоящее. Саша Степанова

>

      Посмотри, кем я стал.

      Под оберточной бумагой – стопка распечатанных листков. Несколько страниц текста, набранного двенадцатым таймсом. Здесь все, что случилось с тобой прежде, чем тебе перерезали горло, и сказка принцессы и хулигана превратилась в ток-шоу под названием «Убивал бродяг, чтобы невеста не видела грязи».

      Только не говори маме.

      Она знает. Когда о тебе стали писать и говорить, я почти поселилась у тебя дома. Один раз назвала твою маму «мамой», само сорвалось. Нам нужно было постоянно видеть друг друга. От новостей по телевизору у нее стало плохо с сердцем. Я собиралась отвезти ее в больницу, но вместо этого мы ждали не очень скорую помощь: врачи не могли подъехать, потому что кто-то поджег на стоянке мою машину.

      Обошлось. Твоя мама будет жить. Я тоже, иначе зачем все это – переезд? Другая фамилия? Я покрасила волосы в черный и обрезала их так коротко, что голова кажется теперь совсем невесомой. И шее непривычно холодно – я научилась носить шарф и шапку, совсем как в детстве.

      Меня постоянно спрашивали об одном и том же, будто пытались подловить на лжи: «Лютаев был агрессивен? Конфликтовал с друзьями или родителями?» Нет, никогда. Март очень хороший, и его семья тоже. Они уважали друг друга. Отец Марта живет в Германии, отчим занимается гостиничным бизнесом, у него отели не только в нашей стране. Март никогда не переставал общаться с отцом, ездил к нему в гости, и с отчимом они каждое лето отдыхали во Франции. Только с Алинкой, сводной сестрой, не сдружился, хотя они ровесники. Но когда стал жить отдельно, все наладилось. Да, отец помогал ему деньгами, но Март зарабатывал сам. Он талант, все его преподаватели об этом говорили, так почему нет? «Может, он странно себя вел?» Нет. «Говорил о санитарах?» Не говорил. Я вообще не слышала о санитарах и всех этих убийствах, я не смотрю телевизор, когда я его включаю, мне кажется, что мои уши забиваются грязью. Я ничего не знаю о санитарах, пожалуйста, нет.

      В этом байопике я – отрицательный персонаж.

      Они повторяли: «Как можно было не заметить такое?..»

      Страшно думать, но все время думается – как можно было не заметить такое, когда мы гуляли, смеялись, дышали и иногда спали вместе.

      Теперь моя электричка то летит, то крадется навстречу платформе «Красный Коммунар». В новую жизнь. От старой остался твой конверт с кривой припиской: «Посмотри, кем я стал. Только не говори маме».

      Я должна была прочесть это и решить, как нам обоим жить дальше? Пойти в полицию? Вопреки всему поклясться тебе в любви и верности? Или сначала поклясться, а потом – в полицию?

      Март, эти журналисты нарочно выбрали лучшее фото, ты там совсем как в жизни – волосы на глаза, приоткрытые губы, в расфокусе – городские огни. Я не знаю, кто сделал снимок, кто поймал тебя в объектив, кто был рядом с тобой и увидел тебя таким. Они хотели показать, что убийцы бывают симпатичными, интересными, умными, душой компаний, в убийц можно влюбиться… Тебя уже нет, но в тебя все равно влюбляются. Дуры.

      Тебе, наверное, плохо было, а я ничего не заметила.

      Слушай, я в колледж поступила. Экономика и бухгалтерский учет, почти как в Вышке. Зато через год и десять месяцев – диплом. Мне нужно было уехать, дома стало… тяжело. Невозможно.

      Даже сейчас ловлю себя на том, что боюсь людей. Нет ничего хуже их взглядов. Будто кто-то может меня узнать, и все начнется заново. Я боюсь подъездов, незнакомцев в лифтах, боюсь кассирш в супермаркетах, социальных сетей, сумасшедших старух, мамочек с колясками, блогеров, попрошаек, пассажиров метро… У меня паранойя. И вот этой стопки бумаг на коленях я боюсь тоже. Не могу заставить себя прочесть. Вдруг со мной действительно что-то не так? Вдруг я тебя… пойму?

      Садистка – самое невинное из того, как меня теперь называют.

      Я читала про жен маньяков, но стало только хуже. Джули Баумайстер находила на участке фрагменты костей и внушала себе, что это реквизит медицинской школы отца-анестезиолога. Дарси Брудос не слышала криков жертв, которых ее муж пытал в гараже за домом. Людмила Сливко считала супруга стеснительным и скромным, а он не ложился с ней в постель, потому что предпочитал мальчиков из турклуба «Чергид». Он тоже их пытал. Клуб потом подожгли местные жители, совсем как мою машину. Елена Попкова не верила, что ее муж совершил восемьдесят убийств, и бросила его только после приговора суда. Феодосия Чикатило не замечала окровавленной одежды и приставаний супруга к собственному внуку. «Как же так, Андрей?» – спросила она после ареста.

      Как же так, Март?

      Все эти женщины меняли паспорта и прописку, забирали детей и бежали туда, где их никто не знал. У меня тоже другая фамилия – мамина. Я сменила прическу и цвет волос, а теперь еще и город, но я не могу сменить себя, а это единственное, что могло бы мне помочь.

      Он смотрит на меня. Мужчина напротив. Смотрит дольше, чем принято между попутчиками, и пристальней, чем если бы я показалась ему интересной. Он точно меня узнал – и скажет… Сейчас он скажет мне…

      «Та самая тварь из новостей!»

      Я отчаянно не нахожу себе места и делаю вид,