Предсказанная любовь. Марина Залесская

голодный.

      На плите что-то тихо побулькивало. Мирослава открыла сковородку, попробовала, сказала: «Готово», – и разложила в тарелки пряный, ароматный рис с кусочками курицы.

      – Я не успела сделать салат, – виновато сказала она.

      – Не успела и не надо. Мне никто раньше не готовил, а ризотто я ел только в ресторанах, такая еда впервые появилась на моей кухне, – Даниель сел и взял вилку

      – Но, все же, кое-что есть. Из овощей нашёлся только помидор. Я добавила моцареллу и сделала «почти капрезе».

      На столе появилась тарелка с «почти капрезе», политым каким-то соусом. Он всё попробовал, и это было восхитительно вкусно: ароматное и деликатное ризотто и капрезе, чуть островатое, нежное.

      – Мири, ты суперповар. Всё так вкусно. Дай добавки.

      Она улыбнулась, положила ему ещё. Потом слизнула языком крошки из уголка его губ.

      Он молчал, нежность топила его сердце.

      – Мири, прекрати это, а то опять утащу в спальню.

      – Ладно, я не буду, – она смиренно сложила руки.

      – Ты маленькая хитрая ласточка.

      – Нет, я – большая хитрая Ласточка, – возразила она.

      Солнце закатилось за море, время бежало, мир жил своей шумной жизнью, а они всё сидели на кухне, болтали всякую чепуху и смотрели друг на друга, боясь обняться и разбудить утихший пожар. За окнами стемнело, луна заступила на пост и с любопытством подглядывала за понравившейся ей парой.

      Очнувшись, Даниель отвёл девушку на диван.

      – Садись, я буду играть для тебя. Хочешь?

      Она кивнула и застыла на месте, не двигаясь и почти не дыша.

      Он играл ей «Первую скрипичную сонату» Брамса. Трагическая и возвышенная, она завораживала бездонной глубиной и печалью. Звук лился изнутри него? Или изнутри скрипки?

      А она слушала и, не отрываясь, смотрела на него. Глаза её обжигали, сияли ярко, переливались в унисон музыке.

      Потом они молчали. Он мягкой тряпочкой привычными движениями протер скрипку и убрал её в футляр. Мирослава дотронулась до его плеча.

      – Даниель, я никогда этого не забуду. Твоя музыка, – она помолчала и продолжила, – она очень печальна. Она теперь здесь, – и она показала на голову. – Я буду с ней умирать.

      – Что за глупости, Мири, – нахмурился Даниель. – Ты лучше с ней живи. Никаких умираний, разве что от желания. И это я сейчас проверю.

      «Какие резкие у меня переходы, – подумал Даниель, – от возвышенной красоты к красоте земной».

      Он утащил девушку в спальню, снял с неё футболку. Долго любовался юным прекрасным телом. Его руки, только что извлекающие волшебные звуки, играли совсем другую мелодию.

      Она смеялась: «Ты смотришь на меня, как на картину в музее».

      – Но тебе ведь нравится? – он провел пальцем по нежной шее.

      – Мне нравится всё, что ты делаешь, – выдохнула она.

      Он пытается продолжить игру, чуткие пальцы скользят по груди, задерживаются на мальчишеских бедрах, но притаившийся на короткое время пожар, разгорелся и не унимался, пока не иссякли силы.

      День третий.