Избранное. Том 2. Художественные очерки и заметки. Василий Макеев

может, вспомнит обо мне

      Как о цветке неповторимом.

      Неповторимый цветок есенинской поэзии будет дотоль лепеститься в нашей истории, доколе стоять будет российская земля. И синь очей, которую Есенин утратил во мгле своего страшного времени, будет вечно светить в душе каждого думающего российского человека. Сентябрь 1995

      «Душой, которую не жаль…»

      Встречи и прощания с Николаем Рубцовым

      Нет ничего странного, что любимые стихи хороших поэтов со временем в нашей памяти становятся как бы полнокровнее, наполняются новым провидческим смыслом, все сильнее берут за душу, ежели она есть, душа. Они нежданно-негаданно, подобно лопнувшему маковому бутону, вспыхнут в сознании и цветут уже долго и привязчиво, тревожа и волнуя своей необъятной высокой красотой.

      Так недавно случилось со мной, когда вдруг в какой-то злой замороченный час – а добрых часов у нас становится, увы, все меньше и меньше – из гнетущей январской промозглости выплыли и зажили во мне полузабытые строчки Николая Рубцова: «И тихо так, как будто никогда уже не будет в жизни потрясений…». Несколько дней в никчемных заботах, раздражаясь или закипая отчего-то, я бормотал про себя: «уже не будет в жизни потрясений…» – и обретал желанное душевное успокоение.

      Конечно, я помнил волшебное, тончайшее по настрою и льющейся музыке слов продолжение этих строк:

      И всей душой, которую не жаль

      Всю потопить в таинственном и милом,

      Овладевает светлая печаль,

      Как лунный свет овладевает миром…

      Но в потрясенной донельзя стране и жизни обещание конца потрясений задевало больше.

      И сами по себе стали вспоминаться другие стихи давно погибшего учителя и друга, пророческий смысл которых в полной мере открылся только сейчас, в дни утрат и потрясений. Их можно цитировать до бесконечности:

      Огнем, враждой земля полным-полна,

      И близких всех душа не позабудет!..

      . . . . . . .

      Среди тревог великих и разбоя

      Горишь, горишь, как добрая душа…

      . . . . . . .

      Что все мы, почти над кюветом,

      Несемся и дальше стрелой…

      . . . . . .

      Пролетели мои самолеты,

      Просвистели мои поезда…

      . . . . .

      Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

      Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

      Между прочим, в 60-е годы, когда из стихов изгонялось даже такое невинное идиоматическое выражение, как «слава богу», в насквозь насильственно атеистической стране в открытую заплакать по порушенным церквям мог поэт истинно и безбоязненно верующий. Царскую корону Рубцову, по его признанию, было жаль не менее, а чтобы запорошить глаза всевидящей цензуре и оплакать веру, он вынужден неловко словчить. Но это к слову.

      Предощущение грядущих потрясений в судьбе России, трагичности ее пути постоянно мучило Рубцова и суровым грозовым отблеском озаряло его стихи. И свою судьбу он предугадывал, предрекал свою смерть в крещенские морозы, и погиб на Крещение 19 января 1971