Синий город на Садовой. Владислав Крапивин

она отыскала и пришила им на карманы фирменные ярлыки. Степке – австралийский, серебристый, с черным кенгуру. Феде – немецкий, с готическими буквами-загогулинами и рыцарским щитом, на котором растопыривал крылья желто-черный орел. Дядюшка и племянник заправили в трусы крашеные майки, покрутились друг перед другом, и Федя заметил:

      – Мы теперь на уровне мировых стандартов. Как юные жители Флориды.

      – Это где?

      – Это в Соединенных Штатах. Там всегда тепло.

      – Как в Анапе? – со знанием дела уточнил Степка, побывавший однажды с матерью в южном пансионате.

      – Еще теплее. Там почти постоянное лето.

      – Постоянное – это плохо. От жары замучаешься…

      Федя не согласился. Лето он любил, несмотря ни на какую жару, и всегда страдал, что оно короткое… Впрочем, сейчас он был доволен. Потому что лето лишь началось, майка выкрасилась прекрасно, а орел на кармане выглядел весьма престижно.

      …Таким образом, Федя был не совсем точен, когда сообщил девочке, что равнодушен к моде. Хотя сказал он это вполне искренне. Недавний интерес его к «тряпичным» делам угас, и даже порванная майка почти не огорчила. Но, вспомнив, как ее красили, вспомнил он и про Степку, и про то, что пора забирать его из детсада.

      – Спасибо. Поеду я… Дела семейные… – И опять прыгнул через рейковый заборчик.

      Дела семейные

      В словах Феди Кроева, что он перестраховщик, было много правды. Что поделаешь, раз такая жизнь. Если не быть предусмотрительным, обязательно случится что-нибудь плохое… Впрочем, боялся Федя не за себя, а за родителей, за Ксению, а больше всего за Степку – самого беззащитного. Федя даже подозревал, что у Степки на роду написаны всякие несчастья, поэтому приходилось держаться настороже.

      Первое Степкино горе случилось, когда тот еще не родился. Погиб отец.

      Ксения «выскочила» замуж восемнадцати лет, «по-современному», никого не спросившись. Конечно, родители поохали, поахали, да что поделаешь, коли такая любовь. Да и муж Миша оказался славный. Ксенин однокурсник. Зажили мирно и весело, в отдельной комнате. Благо, что к тому времени семейство инженера Кроева получило наконец трехкомнатную квартиру в кооперативе. Только вскоре в институте вышел скандал. Миша оказался в какой-то студенческой группе, которая устраивала митинги и выпускала газету против начальства. Начальство это вкатило Мише три «неуда» на весенней сессии и отчислило любителя митингов за неуспеваемость. Шум был большой. Миша и его друзья доказывали, что «неуды» липовые, писали даже в «Комсомольскую правду». Приезжал журналист, вмешивались депутаты, но дело затянулось до осени, а там принесли повестку – и поехал Михаил Горецкий служить в Казахстан. Оставил молодую жену рожать ребенка, а друзей – отстаивать правду до конца. С полгода приходили нормальные письма: все, мол, в порядке, отслужу, восстановлюсь в институте, заживем лучше прежнего. А потом пришло сообщение, что рядовой Горецкий покончил с собой…

      Вот тогда-то шестилетний Федя впервые ощутил, как свинцово, безнадежно придавливает семью горе.

      В часть поехали отец и Мишина