Дар богов. Алина Егорова

заносчивую особу, судя по тому, как он с ней разговаривал. Она знала, как реагируют люди на ее наносное высокомерие – оно как в зеркале отражается на их лицах. Ну и пусть, думала она, зато оно скрывает смятение и страх, которые гнездятся в ее душе.

      «Кто мог убить Альберта?» – вертелся в ее голове вопрос. За что его убили, Зинаида знала наверняка. Все из-за картины. Не нужно было везти ее с собой и выставлять на всеобщее обозрение! Потому что в той давней истории еще не поставлена точка.

      Гируляй. Перед выставкой

      – Я скоро умру, – изрек Альберт с байронической грустью в голосе.

      Зина изучающе посмотрела на его лицо: кожа слегка загорелая и обветренная, как у человека, много времени проводящего на улице, потрескавшиеся губы, глаза с красными прожилками, но все же не больные.

      – Ты нездоров? – спросила она.

      – Вполне здоров. Печень, правда, пошаливает, но это ерунда.

      – Тогда в чем дело?

      – Скоро мой день рождения. Мне исполнится сорок.

      – И что? Столько не живут? – иронично заметила Зина.

      Она понимала Альберта. Сама впала в уныние накануне своего тридцатилетия. Ведь двадцать девять – это еще, считай, двадцать, а следующий день рождения сразу прибавляет не то что десяток, а делает тебя старше на половину срока. И ты уже не чувствуешь себя такой же молодой и беспечной, как всего неделю назад, потому что осознаешь, что тебе тридцать – число лет, всегда казавшееся ей гигантским, седым, усеянным морщинами, необратимо серьезным. Пусть у тебя пока еще нет ни седины, ни морщин, и серьезности тоже нет, но тебе уже грустно оттого, что все это неизбежно появится.

      В своих тридцати годах Зина уже обжилась, привыкла к ним и чувствовала себя вполне уютно. Она находила свой возраст прекрасным, прекраснее неприкаянных двадцати лет, когда ее разрывало от желания заниматься всем и ничем конкретно, было много эмоций и – вместе с ними – не меньше сомнений в себе. А теперь она твердо стоит на ногах, она молода и красива – без надуманных морщин и седины, – уверена в себе и в завтрашнем дне. И, возможно, сорокалетие свое она встретит спокойно, с расслабленной улыбкой героини Алентовой на таком же молодом лице. Но сорокалетие еще не скоро, поэтому Зина о нем совершенно не думает. А Альберт уже стоит на рубеже пятого десятка, за которым, как ему кажется, жизни нет.

      – Живут и дольше, но не все. Мне суждено прожить сорок лет и три дня, – продолжил он панихиду.

      – С чего ты это взял?

      – Я видел свою смерть. Она случилась через три дня после празднования моего сорокалетия.

      – И где же ты ее видел, во сне? – подозрительно спросила Зина. У нее закралась мысль: не спятил ли художник на почве своего творчества?

      – Можно и так сказать. Но не будем об этом. Чему быть, того не миновать, – попытался пошутить он.

      – Не будем, – согласилась она. – Давай лучше обсудим твою поездку. Когда тебе нужно быть в Петербурге?

      – Выставка открывается пятнадцатого числа, значит, приехать туда желательно за неделю.

      – Я