Моя шоколадная беби. Ольга Степнова

первая мысль не о смерти, а о жизни. Больше она никогда не говорила вслух, что хотела бы умереть, но думала об этом постоянно. Особенно после того, как другой врач, тоже в шапочке и повязке, ища глазами что-то на потолке, сказал, что у нее никогда не будет детей. Катерина тогда не очень хорошо поняла, что он имеет в виду, и тоже стала рассматривать потолок, удивляясь тому, что там можно рассматривать. А когда поняла... жизнь кончилась второй раз. Первый раз она кончилась, когда Катерина поняла, что лежит, истекая кровью в редком лесочке, среди пожухлой травы, на холодной земле, а Сытов, ее Сытов, сел в машину, нажал на газ и уехал.

      Жизнь кончилась, а тело начало выздоравливать. Как все вокруг радовались! Врач, другой врач, завотделением, медсестры и даже санитарка, которая таскала судно и протирала тумбочку марлевой тряпочкой. На Катерину приходили смотреть врачи из других отделений:

      – Надо же, совсем девочка! Негритяночка! Ранение, несовместимое с жизнью! И выжила! А ведь у нас в районной больнице ни оборудования, ни хороших лекарств! Сколько дали тому шабашнику, который стрелял? Пятнадцать?! Надо же! Казнить таких надо!

      Катерина вовсе не была согласна, что казнить таких надо. Выстрелить в человека с пьяных глаз – не самый большой грех. Самый большой грех... но и за это казнить не надо. Ведь выжила же она, девочка, негритяночка, вот только детей...

      Она стала много плакать, как только смогла плакать. К ней даже пригласили еще какого-то врача, который тихим голосом расспрашивал про детдомовское детство и заставлял рисовать какие-то картинки. А потом она вдруг успокоилась. Она простила, постаралась все забыть, а на тонкую субстанцию, которую принято называть «душой», навесила большой амбарный замок. Нет, десять амбарных замков.

      Шут с ними, с детьми. В жизни есть много других радостей.

* * *

      Свой личный праздник – два месяца безделья, Катерина решила отпраздновать в кафе. Первый шаг в познании полной свободы – завалиться утром в кафе, и в то время, когда остальные потребляют в офисах растворимый суррогат, заказать себе чашку эспрессо.

      – У нас большой выбор: латэ, мачиато, каппучино, – заученно защебетала вышколенная девушка, от юности которой у Катерины почему-то зарябило в глазах и появилось чувство снисхождения. Может, это и есть материнское чувство?

      – Я никогда не пью кофе с молоком, – Катерина постаралась помягче сказать фразу, которую всегда говорила резко.

      – Извините, – почему-то покраснела девушка, будто обязана была знать, что очаровательные темнокожие женщины в красных платьях и с оранжевыми губами никогда не закажут себе латэ. – Эспрессо?.. – неуверенно спросила она, боясь снова попасть впросак.

      – Двойной, – кивнула Катерина, отметив, что у девушки акриловые ногти с нелепым рисунком и слишком худые ноги.

      Нет, это не есть материнское чувство.

      В кафе никого не было. Только на неком подобии застекленного подиума, за дальним столиком маячил одинокий господин. Катерина достала зеркальце и, делая вид, что красит губы, стала ловить его отражение.

      Для