Мой генерал. Татьяна Устинова

бедный, перебрал малость, может, на бережку, а потом пошел, может, умыться, да и нырнул, стало быть!.. Упокой, господи…

      – Да что вы причитаете!

      – Положено так, за покойником сказать – упокой, мол, господи…

      – Ах, да перестаньте вы, ну сколько можно, Оленька и так ничего не ест, а тут еще!.. Оленька, ну хоть салатик!

      – Не хочу я, мама!

      – Ну вот видите! И так каждый день! Геннадий Иванович, вы бы на нее повлияли!

      – Оля, мама права, надо поесть.

      – Боже мой, еда – это такая скука!

      – А вас не вызывали, Генрих Янович?

      – Куда, простите?..

      – Ну, когда милиция-то приезжала?

      – Нет-с, не вызывали. По-моему, только Марину Евгеньевну вызывали, да еще Вадима Петровича. Верно, Марина Евгеньевна?

      И тут все взгляды обратились на Марину, которая пыталась съесть рыбный салат и все никак не могла. Салат в горло не лез.

      – Верно, Марина Евгеньевна?

      – А?

      Оторвавшись от салата, Марина обнаружила, что все молчат и ждут, как будто она уже стоит на сцене и готовится запеть, а зрители готовы внимать.

      Бабуся Логвинова вся была как вопросительный знак, слегка подрагивающий от любопытства. Валентина Васильна со смешной фамилией Зуб, чавкая, жевала картошку и издалека кивала Марине, поощряя ее к рассказу. Генрих Янович смотрел участливо, его внучка Вероника, наоборот, безучастно и одновременно с некой тоской во взоре, как бы внутренне сокрушаясь, как это ее занесло в компанию таких питекантропов. Юля и Сережа, свежие, подтянутые, в одинаковых майках, жизнерадостно жевали салат – они приехали отдыхать и отдыхали на полную катушку. Элеонора Яковлевна незаметно подпихивала к дочкиному локтю тарелку с запеканкой. Дочь запеканки не замечала. Возле нее на столе горела свеча – в белый день и жару! Возле нее всегда горела свеча, отгоняла «злых духов». Давешний «гаваец», скинувший свою пестроцветную рубаху и облачившийся в не менее чудовищный спортивный костюм, смотрел на Марину из-за стакана с железнодорожным подстаканником и тоже как будто чего-то ждал.

      Марина струсила.

      – Я ничего не знаю, – пробормотала она, – а что такое?

      – Про покойника-то? – усомнилась бабуся Логвинова. – Разве не знаешь? Ты ж его нашла!

      – Да перестаньте вы! Оленька и так ничего не ест!

      – Салат очень вкусный, – почти в один голос воскликнули Юля и Сережа, и отодвинули от себя пустые тарелки, и придвинули полные – синхронно.

      – Оленька, посмотри, как надо кушать! Посмотри, посмотри, как все тут хорошо кушают!

      Сорокалетняя Оленька капризно тряхнула сорокалетними кудрями.

      – Ах, мама, отстань! Еда – это так скучно!

      – Мы живем не для того, чтобы есть, – произнес Геннадий Иванович с затаенной улыбкой, – но все же есть для того, чтобы жить, надо!

      – Мне, чтобы жить, надо не много, – прошептала Оленька, – совсем не много.

      – Вегетарианство – лучший способ сохранить здоровье, – провозгласил Сережа, уписывая морковное пюре.

      – Самый безопасный! – поддержала Юля, налегая на