Наблюдательница. Каролина Эрикссон

живете одна?

      Вопрос слишком неожиданный, я не успеваю обдумать ответ. Достаточно было бы кивнуть и сказать «да», но с языка у меня срывается правда:

      – Мы с мужем расстались

      – Вы разводитесь? – озабоченно спрашивает Лео.

      – Мы решили пожить раздельно, чтобы все обдумать. Но мы все еще женаты.

      Он кивает и молча доедает печенье. Закончив, он стряхивает крошки со стола в ладонь.

      – То, что вы видели…

      Закусив губу, он кивает в сторону прихожей.

      – Та записка…

      Я медленно киваю, жду, когда он продолжит.

      Лео закидывает крошки в рот, медленно сглатывает.

      – Если вы вдруг встретите папу или маму и разговоритесь, не стоит упоминать ее. Записку.

      Я встаю, наливаю два стакана воды, ставлю один перед Лео и снова сажусь напротив.

      – Может, тебе стоит им рассказать?

      Он не отвечает.

      – Если тебе плохо, – продолжаю я. – Или если тебя кто-то обижает…

      Лео качает головой.

      – Папа занят. Он вечно работает. У него нет времени на такие вещи.

      Такие вещи? Я делаю глоток воды.

      – А мама?

      – Мама?

      Лео мотает головой, и челка снова падает на глаза.

      – Вряд ли.

      Слова повисают в воздухе. Я чувствую, как напряжение в комнате нарастает.

      – Почему ты так думаешь?

      Я стараюсь сохранять нейтральный тон, чтобы не выдать своего любопытства. Лео смотрит на бокал перед собой.

      – Мама… она… она…

      И я снова испытываю то самое чувство, которое посещало меня прежде столько раз, в разных жизненных ситуациях, с самыми разными людьми. Тут что-то кроется.

      – Какая? Какая она?

      Лео медленно поднимает лицо, мы смотрим друг другу прямо в глаза. Что-то мелькает в его взгляде, но так быстро, что я не успеваю истолковать, осмыслить это.

      – Сложно объяснить, – бормочет он и опускает глаза. – Она странная.

      – В каком смысле? Приведи пример.

      Я понимаю, что зашла слишком далеко, и открываю рот, чтобы как-то сгладить свою бестактность, но Лео успевает раньше.

      – Я помню, – бормочет он, – когда мне было лет пять или шесть, мы с мамой шли по мосту и она внезапно швырнула сумочку в реку. Вот так просто. Не знаю, откуда мы шли и куда, но помню, я тогда подумал, что странно идти так близко к краю. Она держала меня за руку, я что-то рассказывал, но она смотрела не на меня, а на воду внизу. Потом она подняла руку и швырнула сумочку через перила. Вместе с кошельком, ключами, телефоном и всем остальным. Прохожий попытался нам помочь. Он пытался подцепить сумку длинной веткой, но ему это не удалось. И сумка ушла на дно. Позже, когда мама объясняла папе, что случилось, она сказала «уронила». Я сильно удивился. Я же знал, что она нарочно выбросила ее. И не мог понять, почему она не рассказала правду даже папе.

      Тикают кухонные часы. Лео сжимает костяшки пальцев до хруста. Я сижу в ошеломлении. Не знаю, чего я ждала, но не таких подробностей их личной жизни. Ведь он видит меня второй раз в жизни.

      Я