Адвокат’essa, или Поиски Атлантиды. Ольга Зиновьевна Муравич

свое отражение в зеркале. Оттуда, словно из Зазеркалья, на меня смотрела красивая незнакомка с сияющими глазами и счастливой улыбкой.

      Неужели это я?! Не может быть.

      Для надежности я даже провела пальцем по старинному китайскому зеркалу, центр которого украшали изумительные пионы розового и белого цвета, окаймленные тончайшей золотой линией. Отражавшаяся красавица смотрела на меня из-за цветов, и эта отстраненность делала ее еще более загадочной.

      Я разглядывала еще какое-то время эту картинку, включив в прихожей, где находилось зеркало, весь возможный свет: «Я – другая!» – ярко вспыхнуло в моих мозгах.

      Потом словно ветер подхватил, и я закружилась по комнатам, жмурясь от солнечного света, наполнившего квартиру.

      На пути кружения находился проигрыватель для пластинок «Ригонда» рижского производства. Сначала достала большой виниловый диск с записями романсов, но передумала. В старинных коробках родители хранили раритеты – старые тяжелые черные пластинки. «Трофейные» называл их папа. Это были пластинки, которые появились после войны. На них были записаны чудесные песни и инструментальная музыка. Все это исполняли зарубежные музыканты и артисты. На черной этикетке написано название фирмы, выпускавшей грампластинки – «Columbia». Я выбрала пластинку, на которой было написано «Miliza Korjus. The Great Waltz». И что-то еще, что я не разобрала.

      Пластинка немного зашипела под иголкой, раздалось характерное потрескивание, шуршание, и вдруг по комнате поплыла волшебная музыка Штрауса. На этих пластинках вначале долго шло инструментальное вступление, а потом звучал вокал. И ангельский голос Милицы Корьюс под звуки вальса, исполняемого прекрасным оркестром, запел «На прекрасном голубом Дунае». Это было упоительно. Я закружилась, представляя себя в пышном бальном платье с кринолином, а рука моя лежала в руке воображаемого кавалера… Вальс я обожала с раннего детства.

      Родители часто слушали музыку, когда выдавалась свободная минута, и с удовольствием кружились в танце. Танцевали они великолепно! Подряд могли пройти два тура вальса, то есть пластинку включали дважды, и они продолжали вальсировать. Меня – совсем кроху – брали на руки и танцевали втроем. Я обожала это кружение на руках у мамы и папы. Когда я подросла, папа научил меня танцевать и танго, и румбу, и пасодобль, и «фокс». Даже «бить степ», то есть чечетку, научил. Сам он степовал изумительно, при этом напевая какие-то американские мелодии. Он обожал Глена Миллера и его «Серенаду Солнечной долины». Ну и я тоже стала обожать и танцевать под эту музыку.

      Радость и восторг прямо-таки булькали во мне. Голова закружилась, и я присела на диван. Отдышавшись, осмотрелась по сторонам и побежала заниматься домашними делами, чтобы потом уйти беззаботно гулять. Но я знала, какой прогулочный маршрут будет у меня сегодня. И смущение, и стеснение были явственно ощутимы, но «магнит» притягивал сильнее. Так хотелось вновь услышать его голос, почувствовать прикосновение руки – волнующее и словно обжигающее сначала,