Берлинская жара. Дмитрий Поляков-Катин

ресурсов, укрепляется самоходное, танковое и противотанковое оснащение. На совещании Гиммлер передал Гитлеру доклад о достижениях в разработке чудо-оружия, но отказался публично его озвучивать. По словам контакта, близкого к группе Остера, с начала года немецкие физики сделали важный прорыв в урановом проекте».

      Красным карандашом Ванин подчеркнул в донесении два последних предложения. Затем подошел к сейфу, достал из него несколько радиограмм, полученных за последний месяц от резидентуры в Германии, США и Швейцарии, содержание которых пересекалось с тем, о чем сообщал Рихтер, перечитал их и также отметил красным некоторые фрагменты.

      В кабинет с дымящимся кофе вошел Валюшкин; стараясь не расплескать, поставил чашку перед Ваниным.

      – Костину отправили? – не отрываясь от бумаг, спросил Ванин.

      – Так точно.

      – Утром, как появится, пусть сразу зайдет.

      Валюшкин направился было к выходу, но на полпути замер и обернулся.

      – Босый! – всплеснул он руками. – Да как же это вы босый-то сидите? Неделю, как из болезни – и опять?

      – Ладно-ладно, иди, – отмахнулся Ванин.

      – Как это иди? – не унимался Валюшкин. – Мне что же, опять вам горчичники клеить? Вон же сапоги стоят, каши ж не просят.

      – Иди, Сергей, я сейчас обратно лягу.

      Губы Ванина тронула невольная улыбка. Сам деревенский, он любил этот сельский говорок, которым грешил Валюшкин, родившийся на Вологодчине. Коренастый, крепко сбитый для тяжелой крестьянской работы, с простовато-грубыми чертами лица и маленькими серыми глазами, Ванин часто ловил себя на кажущейся неисполнимой мечте вновь оказаться в родном Капонино – в избе, на сеновале, на речке, – пройти по пыльной улице, потянуть за вожжи отцовскую гнедую кобылу…

      – Подними меня ровно в семь, – сказал он Валюшкину. – Да сам вздремни.

      Берлин, «Адлерхоф»,

      16 мая

      В последнее время ресторанные вечера в кабаре «Адлерхофа» нередко оборачивались офицерскими скандалами с привкусом фронтового отчаяния. Вот и теперь, спустившись в зал, Хартман увидел, как перебравший гауптман, что-то нечленораздельно рыча, одной рукой старался сорвать с головы повязку, а другой – схватить за шиворот не менее пьяного Джорджи, который слабо вырывался, заливаясь истерическим смехом. Столпившиеся вокруг военные пытались разобраться в конфликте, но только усугубляли его. Кто-то выхватил пистолет. Музыканты бросили играть. Официантки с визгом сбились поближе к выходу. Распалившийся гауптман подсунул в нос Джорджи окровавленные бинты и взревел более-менее внятно:

      – Тыловая крыса! Вошь! Сука! Дайте мне пистолет – я пришибу эту мразь!

      Из открывшейся раны хлынула кровь, и сцена обрела законченную гротесковость.

      – Что встали? – шепотом рявкнул Хартман официанткам. – Успокойте гостей.

      Девушки послушно кинулись к возбужденным военным.

      Хартман щелкнул пальцами в сторону музыкантов и под умиротворяющие звуки «Лили Марлен»