Атомная крепость. Иван Цацулин

очутился в обширном, залитом ярким электрическим светом кабинете. Ковровая дорожка вела к огромному, заваленному бумагами письменному столу, за которым сидел Прайс. У стены, рядом со столом, стоял большой сейф. Прямо перед столом Гейм заметил закрывающие что-то металлические шторы, а в стене, позади кресла, в котором сидел хозяин, – три одинакового размера двери.

      Четким военным шагом Гейм пересек кабинет и остановился у стола. Прайс поднял голову и в упор посмотрел на него. Длинный и тонкий нос миллиардера, наподобие птичьего клюва нависший над верхней губой, старое, в многочисленных складках лицо производили отталкивающее впечатление. Особенно неприятны были глаза Прайса, в которых Гейм увидел беспредельную жестокость. Он понял, что перед ним фанатик или сумасшедший.

      Прайс молча протянул ему руку.

      – Известно ли вам, капитан, что вы откомандированы сюда в мое полное распоряжение? – раздался скрипучий голос старика.

      Гейм подтвердил, что ему это известно.

      – Я знаю о вас все, – продолжал Прайс, сверля Гейма злобными глазами. – Это естественно… У вас произошло несчастье там, на базе «Норд». Погиб ваш коллега…

      Гейм пожал плечами и как можно безучастнее сказал:

      – В армии все случается… Что же касается капитана Нортона, то я почти не был знаком с ним – он был замкнутым человеком.

      – Был… – казалось, Прайс прислушивался к тому, как звучит это «был», и Гейм отлично понимал его: если Нортон «был», значит, его нет; это для Прайса очень важно.

      – Вы интересуетесь политикой? – спросил Прайс, меняя тему разговора.

      – Моя специальность – самолеты, – сухо ответил Гейм.

      – Мне рекомендовали вас как патриота, капитан, – Прайс откинулся в кресле.

      Гейм молча поклонился.

      Следующий вопрос застал Гейма врасплох.

      – Вы счастливы? – неожиданно спросил его Прайс.

      «Что он хотел этим сказать? – думал летчик. – Хочет убедиться, что находящийся у него на службе человек счастлив? Нет, пожалуй, нет. Вряд ли такой человек вообще понимает, что такое человеческое счастье».

      – Я не задумывался над этим, – уклончиво ответил Гейм, – но вряд ли могу считать себя счастливым, сэр.

      Казалось, Прайс только и ждал этого ответа. На его лице мгновенно появилось выражение удовольствия, глаза засверкали каким-то неестественным восторгом. Он соскочил с кресла, подбежал к летчику и вцепился ему в рукав.

      – Я не ошибся в вас… вы молодец, капитан. Откровенность со мной – прежде всего. Вы несчастливы, значит, вы чувствуете жизнь! Да, да, вы далеко пойдете… Слушайте, что я вам скажу: если сейчас кто-либо не чувствует себя несчастным, то он чудовище, святой или идиот! Вам необходимо наблюдать за окружающей вас Вселенной – она разваливается над вашей головой… Вы понимаете меня?

      – Да, да, конечно, – бормотал ошеломленный Гейм.

      Возбуждение, охватившее Прайса, казалось, оставило его. Он снова занял место в кресле.

      – Теперь перейдем к делу, – сухо, почти враждебно произнес он. – Вам предстоит