Кровь эльфов. Час презрения. Анджей Сапковский

чувства! Ты забил их в себе сам! Ты сам! Но не пытайся убивать их в этом ребенке!

      – Молчи! – крикнул ведьмак, вскакивая со стула. – Молчи, Меригольд. – Он отвернулся, бессильно опустил руки, потом тихо сказал: – Извини, Трисс. Прости.

      Он быстро направился к лестнице, но чародейка мгновенно вскочила, подбежала к нему, обняла.

      – Ты уйдешь не один, – шепнула она. – Я не позволю тебе оставаться одному. Не сейчас.

      Они с самого начала знали, куда она побежала. Вечером шел мелкий, мокрый снег. Он затянул подворье тонким, идеально белым покрывалом, на котором остались следы ног.

      Цири стояла на самом верху разрушенной стены, неподвижная как статуя. Меч она держала так, что гарда оказалась на уровне глаз. Пальцы левой руки легко касались эфеса.

      Увидев их, девочка прыгнула, закружилась в пируэте, мягко опустившись в такой же, но зеркальной позиции.

      – Цири, – сказал ведьмак. – Пожалуйста, спустись.

      Казалось, она не слышит. Не пошевелилась, даже не дрогнула. Однако Трисс видела, как свет луны, отброшенный клинком на ее лицо, сверкнул серебром на струйках слез.

      – Никто у меня меча не отберет! – крикнула она. – Никто! Даже ты!

      – Спустись, – повторил Геральт.

      Она вызывающе тряхнула головой, а в следующий момент прыгнула снова. Плохо укрепленный кирпич с грохотом выскользнул у нее из-под ноги. Цири покачнулась, попыталась удержать равновесие. Не смогла.

      Ведьмак прыгнул.

      Трисс подняла руку, раскрыла рот, чтобы произнести формулу левитации. Но знала, что не успеет. Знала также, что Геральт тоже не успеет. Это было невозможно.

      Геральт успел.

      Его пригнуло к земле, бросило на колени и на бок. Он упал. Но Цири не выпустил.

      Чародейка медленно подошла. Она слышала, как девочка что-то шепчет и хлюпает носом. Геральт тоже шептал. Слов Трисс не различала. Но понимала их значение.

      Теплый ветер завыл в расщелинах стен. Ведьмак поднял голову.

      – Весна, – сказал он тихо.

      – Да, – подтвердила Трисс, сглотнув. – На перевалах еще лежит снег, но в долинах… В долинах уже весна. Выезжаем, Геральт? Ты, я и Цири?

      – Да. Самое время.

* * *

      В верховьях реки мы увидели их города, такие субтильные, словно сотканные из утреннего тумана, из которого они возникали. Казалось, они вот-вот растают, улетят с ветром, который покрывал рябью поверхность воды. Там были особнячки, белые, как цветы лилий. Были башенки, казалось, сплетенные из плюща, мостики, воздушные, как плакучие ивы. И было многое другое, чему мы не могли найти имени и названия. А ведь мы уже дали имена и названия всему, что в этом новом, возродившемся мире видели наши глаза. Неожиданно где-то в дальних уголках памяти всплывали названия драконов и грифов, сирен и нимф, сильфид и дриад. Белых единорогов, что в сумерки приходили к реке и склоняли к воде свои изящные головы. Всему мы как бы заново давали названия. И все становилось близким, знакомым, свойским.

      Кроме них. Они, казалось, так похожие на нас, были чуждыми, настолько чуждыми,